Выпуск #8 "Вежливый Отказ"

- Всех приветствую! У микрофона Сергей Рымов. Начинаем очередной выпуск подкаста «Живьем. Четверть века спустя». Мы слушаем в этом подкасте концерты, которые проходили в студии «За двойными стеклами» на радиостанции «Ракурс». Это были 90-е годы, это было совершенно удивительное время, с большим количеством очень разнообразной, качественной, интересной музыки. И сейчас, в 21 веке, причем даже не в самом начале, мы с большим удовольствием слушаем записи этих концертов и общаемся с музыкантами, которые принимали в них участие. Сегодня мы слушаем сразу два концерта. Так вышло, что группа «Вежливый отказ» играла не один раз, а целых два. У нас в студии Роман Суслов, и мы будем обсуждать два концерта, которые проходили в 95-м и 97-м годах. Роман, приветствую! Добрый день!

- Добрый день!

- Так получилось, что один концерт был 28 января 95-го года, а другой концерт - 12 января 97-го года. И вот сейчас мы на записи в студии, и тоже январь. Есть в этом что-то такое, особенно  кармическое, или совпадения случайны, Роман?

- Случайные совпадения.

- Ну, отлично. Значит, такая у нас январская музыка, и мы сразу начинаем с очень известной композиции. Она называется «Эй!». Она открывала… Нет, она была одной из первых в концерте 95-го года.

- Композиция «Эй!», группа «Вежливый Отказ», запись живого концерта на радиостанции Ракурс в январе 95-го года. Роман, давай вспомним, для начала, кто участвовал в концерте, какие музыканты?

- Судя по тому, что я слышу, это, видимо, классический основной состав. Барабаны – Михаил Митин. Дмитрий Шумилов – бас-гитара. Рояль – Максим Трефан. И я – гитара, вокал.

- Ну, то есть такая классика?

- Да, это квартет.

-Вообще, «Вежливый Отказ» не случайно два раза выступал. Кажется, группа - одна из наиболее близких радиостанции Ракурс. И Андрей Соловьев, который позже присоединился к группе в качестве трубача, у нас работал. На трехлетии Ракурса, помню, «Вежливый Отказ» выступал в клубе «Не бей копытом». То есть была такая, достаточно серьезная, связь. Радиостанция какую-то роль, заметную или не очень, сыграла в жизни группы «Вежливый Отказ»?

- Честно, говоря, я не помню. Единственное, что помню только атмосферу такого доброго расположения самой радиостанции к нам. Ну и было ответное, я так понимаю, чувство. Я пытаюсь вспомнить то время – 95-й – 97-й годы, и нет привязок. Последние наши гастроли, я помню, были в Берлине, 94-й год. А потом, это были, видимо, какие-то концерты на Волхонке - и все.

- То есть 90-е, они были такие, не очень активные?

- Нет, они не были активными. Это были такие эпизодические мои визиты в Москву с этого моего конного завода.

- А он уже тогда был?

- Он был с 90-го.

- Здорово. Я думал, позже началось.

- Нет-нет.

- Сейчас мы только что послушали вещь «Эй!», она из таких классических старых вещей «Вежливого отказа». И она была на пластинке, которая выходила еще в советское время на фирме «Мелодия». Вообще, вот это ощущение молодой команды, а вы же были молодая команда, у которой есть пластинка на «Мелодии» - это как?

- Никак.

- Заходишь в магазин, а вот она есть.

- Никак. Меня вообще возмущал такой, чисто советский подход к реализации этой пластинки,  когда цена на нее была какая-то мизерная, а количество ее было огромное. Каким-то миллионным тиражом она была выпущена, и, помню, у меня огромное количество скапливалось под столом этих дисков. Потом они куда-то пропали. Родители выкинули.

- Я где-то читал, что, по-моему, 145 тысяч был тираж.

- Ну, большой, большой. Не тысячный.

- Но она же была во всех уголках страны.

- Не грело! Не грело, могу сразу сказать. Мне абсолютно было по барабану. Потом волна легализации вот этого андеграунда московского, она же давала очень большие авансы. И казалось, что потенциал, который в тебе есть, потенциал группы, он будет реализован сейчас же, немедленно, и во всех совершенно проявлениях. Что мы будем записываться, издаваться где-то за кордоном. Тем более мы же поехали, мы поехали тут же в Европу, в хорошие страны, на хорошие площадки, в правильные места. Поэтому запись здесь, в своем отечестве, на пластинку… Мало того, мы же слили туда самый незначительный материал, потому что у меня уже были договоренности с финнами, которые должны были издавать по авторским правам. Но, тем не менее, пластинка получилась довольно такая, нескучная. Довольно качественная. Для меня было сюрпризом работать с тамошним, вроде как советским, звукорежиссером. И вот Андрей Ветр справился, на мой взгляд, с задачей отлично. И мы даже, после того, как он оттуда ушел, с «Мелодии», писали у него один из альбомов на другой студии.

- То есть, осталось творческое сотрудничество?

- Да, да. Ему понравилось  то, что мы делаем, мне понравилось, как работает он, и, по-моему, все было замечательно. Кстати, с Андреем Соловьевым мы познакомились именно на этой пластинке. То есть, мы писались на «Мелодии» и пригласили его в качестве сольного музыканта. Мы остались как раз без саксофониста тогда, мы остались втроем, и я срочно подыскивал каких-то сольных музыкантов на запись этого альбома. И был приглашены Сергей Рыженко, Андрей Соловьев, которые стали впоследствии основным составом. Теперь это наши регулярные участники.

- Но это уже через некоторое время произошло?

- Да, через некоторое время. А тогда мы обратно воссоединились.

- Мы договорились послушать несколько вещей, которые на этом концерте были сыграны, из альбома «Этнические опыты». Вот отношении к этому альбому сейчас какое? Он же такой, экспериментальный?

- Ну да, да, экспериментальный. Хороший альбом. Я тоже помню, писал его на волне какой-то своей новой влюбленности, и, в общем, мне тогда он казался очень удачным. Но я бы не сказал, что он очень такой, как бы кривой музыкально, только есть некоторые такие, скажем, эксперименты с переменным размером. А так он вполне, так скажем, околотрадиционный. (смеется)

- Не настолько экспериментальный, как можно сначала подумать.

- И оттуда, как раз, помню, брали вещи на какие-то телевизионные программы отечественные, и он вполне звучал с экрана так, на широкую аудиторию.

-Ну, давайте послушаем композицию, которая называется «Икар» с альбома «Этнические опыты», но естественно в живом исполнении на концерте на независимой радиостанции «Ракурс», который был в январе 95-го года.

- «Икар» - это вещь из альбома «Этнические опыты», группа «Вежливый Отказ». У нас в гостях Роман Суслов. Роман, давай вот в самое начало немножко заглянем. Дмитрий Шумилов, Михаил Митин, ты – вот три человека, которые с самого начала создания группы и до сих пор неразлучны в качестве «Вежливого отказа». Как получилось, что вы сошлись вместе? На почве каких музыкальных интересов?

- Ну, смотрите. Все начиналось, собственно, с дуэта, надо сказать. Это был Инженерно-физический институт,  московский, где учились я и Дмитрий Шумилов. Он на год младше. Но Дима не доучился, ушел по музыкальной стезе, а я доучился, не знаю зачем. И у нас под боком была студия «Москворечье», джазовая, где в свое время учился Михаил Митин. И, возможно, что это место чем-то определило этот наш тройственный союз. Но еще, с другой стороны, Дима такой у меня в группе ответственный за HR, все время притаскивает каких-то музыкантов. (смеется) Единственный, наверное, Максим Трефан пришел через «Звуки Му». Мне Паша Хотин позвонил и сказал: «Я знаю, кто тебе нужен». И Максим Трефан пришел оттуда.  А Дима, собственно, вот мне Михаила и притащил, говорит: «Отличный барабанщик, подойдет. То, что надо», и все - он начал играть. И практически сразу мы взяли его на какую-то живую халтуру, по-моему, в Физтех мы поехали играть. В кофейне практиковались такие вечера, в Физтехе, в общаге, наверное, какой-то, скорее всего, я точно не помню. Надо было отыгрывать два сета по 40 минут, неважно что, но обязан был сделать. И там играли все, там играли «Браво», в то время еще с Жанной. И вот нас туда позвали. И вот мы там взяли и с нуля его воткнули, и он там уже играл.

- Какую музыку играл «Вежливый Отказ» тогда, когда играл в общаге?

- Когда играли в общаге, у нас был такой паритет с Петром Плавенским, сосоздателем нашей группы, - половина вещей его, половина моих. Во многом это обзывалось как псевдоклассическая музыка. Еще это было связано с тем местом, где мы сейчас находимся. Тут, на Солженицына, бывшей Большой Коммунистической, был Дом просвещения работников Ждановского района. И там Петр Плавенский был худруком. Даже нет, не худруком, он был зав кружком оркестра, и нас туда, естественно, позвал. Мы там репетировали, играли какое-то тоже вымышленное барокко. Базу отрабатывали, грубо говоря. И вот оттуда это как-то выползло благополучно.

И Петр, он тоже создавал такие произведения, богатые гармонически. Мелодическая линия у них была тоже достаточно развернутая. Все это было как бы таким классическим стебом, на самом деле. Но потом мы разошлись из-за тетки, как всегда это бывает. (смеется) Он захотел втащить на вокал свою возлюбленную, а я был таким вообще монополистом. (смеется) «Коллектив должен быть сугубо мужской! Нельзя!» (смех) И вот даже, помню, на первом альбоме, на «Опере», там одну из партий, по-моему, исполняет как раз Марина, его подруга того времени. А запись, где Дмитрий Шумилов поет, он тогда был вокалистом, исчезла. В результате на альбоме вышла версия с женским вокалом. (смеется) Перекосило тогда. (смеется)

- А в какой момент, кстати, вокальные обязанности от Шумилова к тебе перешли?

- Это уже на этапе когда мы консолидировали состав. Это почему произошло? Потому что я устал объяснять Диме, с какими интонациями, и что, и как надо петь. Здесь, как и в каждой группе, коллективе, есть пресловутый необходимый элемент авторства. То есть, если ты пишешь, то ты и должен, в принципе, это исполнять. Ты гитарные партии пишешь – ты их и играй, в конце концов. Вокал пишешь – давай, пой. Я тогда так не думал. Я думал, мы поступим таким классическим образом – я напишу, Дима споет. Но не работает.

- Аркадий Семенов  тоже, вроде бы, принимал участие в создании группы?

- Я тогда был очень требователен к тестам. Я считал, что песни должны быть песнями. В песне должен быть текст, он должен быть поэтическим. А сам я, в общем, амбициями поэта не страдал. Мало того, и способностями не обладал. Поэтому я, как бы по слабости своей душевной, пошел за помощью к своим друзьям-МИФИстам. Коими были Аркадий Семенов и Гор Оганесян. И вот они писали тексты для «Отказа».  

- И, по-моему, с Аркадием относительно недавно, на альбоме «Гуси-Лебеди», что-то получилось?

- Да, там пара вещей была с его участием. А так он принимал участие в каком-то таком шоу, читал свои тексты под бой барабанов. Ну и Гор Оганесян делал какие-то пластические зарисовки на сцене.

- То есть, было шоу?

- Да, было шоу. С чего и пошел потом как бы весь «Аукцион». (смеется)

- Отдали шоу «Аукциону», себе оставили только музыку?

- Мы были такими законодателями. (смеется)

- Еще одну вещь послушаем с живого концерта на радиостанции «Ракурс». «Вежливый Отказ», «Босса-Нова». И это уже вещь, которая была выпущена на альбоме «И-и раз!..», более позднем.

- «Босса-Нова», «Вежливый Отказ», подкаст «Живьем. Четверть века спустя». У микрофона Сергей Рымов, в студии Роман Суслов. Обсуждаем концерт, и вообще музыку «Вежливого отказа», жизнь «Вежливого отказа». Добрались до альбома «И-и раз!..». Это как раз те, более интересные вещи, которые оставили для финнов или это уже более поздняя история?

- Нет. Финны издали, кстати, пилотным тиражом, они таки издали «Этнические опыты». А «И-и раз!..» вышел сразу. Мы были тогда в довольно хорошей форме. Мы гастролировали, только приехали из Италии, и нас пригласили на запись в студию «Останкино». Это была концертная студия, где можно писать оркестры. Режиссером была какая-то женщина. Я не помню, кто, но вполне такая, довольно развитая. Мне еще понравилось это тем, что мы это записали за три дня, со сведением.

- Это было сыграно вживую?

- Вживую. Практически все было сыграно вживую. И спето. Все было сделано, все импровизации были записаны сходу. И вот за три дня мы набросали весь этот материал и быстро его издали.

- Насколько я помню, это был как раз тот момент, когда стали появляться независимые фирмы грамзаписи. И, по-моему, «Фили» издавали?

- Да, «Фили» издали пластинку. Они «Не Ждали» издали и нас.

- К этому моменту сложился уже определенный стиль «Вежливого отказа». Можно сказать, что это авангард или это какая-то другая музыка?

- Знаете, стиль действительно сложился. И сложился он давно. Это все то, что работает с приставкой «не». (смеется) Это не блюз, не рок, не авангард. Авангард - это уже не модно. Моей позицией тогда музыкальной, а, возможно, и жизненной, было - увернуться от основного потока. То есть сделать такой маневр, который позволит тебе избежать идти нога в ногу. Вот любой период времени музыкальный, который был запечатлен на  альбомах, он, так или иначе, связан с очередным каким-то маневром.

- Отчего уклонялись, например, на альбоме «И-и раз!..»?

- Бог его знает. Это сложно вспомнить, что мне пришло тогда в голову, и зачем. Это был такой сугубо постмодернистский ход, попробовать танец  воспринять в другом контексте, иным способом его подать. Какой-то внутренней игрой.

- Вот отсюда и «Босса-нова» и «Вальс»?

- Да. Да и названия поэтому таковы. Я музыкантам объяснял и характер звука, и характер исполнения, да, в общем-то, и импровизаций тоже, они были заданы в определенном канале. Определял какими-то не музыкальными терминами, это были какие-то знаки, жесты. И это, кстати, сработало. Мы в результате сделали такую работу, довольно неплохую, на мой взгляд.

- Но это все-таки не танцевальная же музыка?

- Ну, конечно, нет. Танцевать же невозможно под  это. Хотя пластическую реализацию мы сделали все-таки, так, краем. Была такая замечательная «Программа А», и мы туда, к Антипову, пригласили своих друзей, кого-то из профессиональных танцоров, кого-то из тех, замудренных, которые разыгрывают различные мистерии. Катя Рыжикова принимала участие в этом. Получилось такое вот действо с пластикой на сцене, которое тоже воплощало какие-то мои идеи танцевальные.

- Если немного вернуться к зарубежным гастролям. По-моему, в 89-м первые  были?

- Да, в 89-м.

- А 94-м, говоришь, закончилось?

- В 94-м – это был такой кинжальный выезд в Германию.

- Что было хорошего в этих гастролях, и нет ли сожаления, что больше их нет?

- Хорошего было много. Во-первых, это была огромная волна интереса к тому, что поехало из совка. Публика с большим интересом все это дело всасывала в себя. Потом ситуация немного стабилизировалась. И, в общем благодаря тому, что у нас были завязки с прогрессивными культурными деятелями там, на Западе, мы стали попадать более программно. То есть, мы стали попадать на фестивали авангардного искусства. Мы играли с хорошими музыкантами. С Фредом Фритом, Тимом Ходжкинсоном, группой Cassiber - с Крисом Катлером, Хайнером Гебельсом. Это была та среда, которая была нам понятна. Им было понятно, почему мы там. Мы были где-то  около того.

- Вы просто делили сцену или…

- Мы просто делили сцену. Ходили друг к другу за кулисы, поздравляли с чем-то, говорили о чем-то, не более того.

- Мне кажется, что люди, которые пришли на перечисленных исполнителей, хорошо известных на Западе, они должны очень хорошо понимать и музыку «Вежливого Отказа».

- Верно. Я даже могу еще сказать такую штуку, что западный зритель, он в принципе лучше подготовлен, чем соотечественники. Тому пример наш недавний выезд в Италию, совершенно бездарный с точки зрения организации, площадок и прочего. Мы, в частности, там играли, грубо говоря, как в переходе, на улице. Спонтанная абсолютно публика. Собрали большую аудиторию, был великолепный прием, играли самую свою отвратительную радикальную программу, типа «Военных Куплетов». Грубую, жесткую, недемократичную весьма. Тем не менее, прием колоссальный, народ танцует, все хорошо, и не потому, что пьян. Недавно мы в Штатах побывали с большим количеством концертов, на разную аудиторию. Вот, возвращаясь к восприятию, у нас был один концерт в Вашингтоне, на абсолютно неподготовленную аудиторию, это были американцы, это не была русская эмиграция. Кстати, занимался этим деятель, который как-то продает наши CD там, в Штатах, и публика пришла его, как бы заточенная на эту музыку. Абсолютно не русскоговорящая аудитория, которая приняла нас просто на «ура», там, в этом клубе.

- Как раз вот та музыка, которую вы играете, очень интернациональна. У «Вежливого Отказа», без обид, - я хочу сказать про эту эмоцию, про это ощущение - можно не знать слова.

- Верно. И не нужно.

- При этом, несколько дней назад, готовясь к интервью, я посмотрел, не так давно вы в студии играли «Большевика». Мы его сегодня тоже будем слушать. Оттуда как-то выползла в комментариях англоязычная версия текста, потому что слушатель просил перевести,  о чем.

- Маленький секрет: у нас есть очень хороший переводчик. Он работает в космическом агентстве, в НАСА, жалует нашу музыку, и активно помогает нам с переводом. Он хороший переводчик, поэтому многие тексты он, в общем-то, туда уже отправил.

- Давайте как раз тогда переедем из 95-го в 97-й год. Послушаем вещь, которая называется «Большевик». «Вежливый Отказ», концерт на радиостанции «Ракурс», та самая вещь, о которой мы только что говорили с точки зрения текста.

- Группа Вежливый Отказ, «Большевик», запись живого концерта на радиостанции «Ракурс». Это уже 97-й год, все тот же январь. Мы в январе и сейчас, слушаем январские записи. Роман, но вот между 95-м годом и 97-м есть по звуку большая разница. Здесь уже дудки…

- У нас опять были некие пертурбации. Макс, клавишник, попал в аварию, повредил себе, наверное, мозг, потому что у него отказала рука. То есть у него сигналы стали до пальцев с задержкой доходить. Можно играть музыку, но - не такую. Мы были в некоем поиске, и мне подумалось на тот момент, не сделать ли что-то с духовой секцией? Что-нибудь более жесткое. Взять и саксофониста опять позвать, опять позвать трубача. Вот тогда как раз Андрей Соловьев и вернулся в группу, с того самого случая нашего сотрудничества на «Мелодии». И Паша Тонковид, саксофонист. И мы стали играть впятером, без клавиш. Потом будет еще один этап, потому что придет клавишник, которого тоже приведет Дима Шумилов.

- Помимо того, что произошли изменения в составе, это была уже совсем другая программа, которая через несколько месяцев в альбоме «Коса на камень» выйдет?

- Да, верно, это была «Коса на камень». Она знаменательна тем, что я больше не обращался к нашим поэтам прошлого времени, ни к Аркадию, ни Гору Оганесяну. Гор стал большим художником. Стали писать все это дело в каком-то таком семейном кругу. Участвовала в этом моя, на то время, жена, наши общие какие-то друзья по университету, как-то так.

- Это тексты?

- Да, это тексты. Ну, а музыка, что, - как всегда, я отбивался.

- Ну, музыка, на мой взгляд слушателя, на тот момент радиоведущего, она была не как всегда. Потому что «Коса на камень» - это как раз тот альбом, после которого я стал ставить «Вежливый Отказ» в эфир. До этого мне казалось, что это сложновато, а вот здесь, может быть, у меня что-то повернулось в восприятии.

- Ну, это не лестно слушать, надо сказать.

- Почему?

- Ну, я-то думал, что все идет как бы в прогрессе, а, оказывается, видите, это шаг назад.

- Мне так не кажется.

- Или навстречу? Это навстречу шаг.

- Не получилось увернуться.

- (Смеется) Да.

- Но, тем не менее, мне кажется, что с большим энтузиазмом эта программа была воспринята. И на той же самой «Программе А», я помню, была прекрасная съемка.

- Была у Диброва хорошая съемка, и хорошее исполнение, я помню. Программа называлась «Антропология». Вот тогда – да.

- Ну, мы уже поговорили, что начиналось все вместе с «Браво», со «Звуками Му». Такая, как бы московская ветка русского рока. Но я сомневаюсь, что ты себя к русскому року относишь.

-Ну, я себя и к этой тусовке мало отношу. Я всегда как бы держался особняком. Я не могу отвечать за всех своих музыкантов, потому что они, мне кажется, как раз наоборот тяготеют к общению. А мне, то ли из-за какой-то стеснительности, то ли от недоразвитости, я не знаю, но мне это было не нужно.

- Тусовка тусовкой, но, тем не менее, когда мы смотрим на полке компакт-диски, то «Вежливый Отказ», в том же каталоге «Филей», в общем-то, логично стоит вместе с командами, которые считаются классикой русского рока.

- Но что делать?! Что делать?

- О-кей, общение. Но за какими-то отечественными музыкантами приходится следить с интересом?

- Нет.

- Почему?

- Не верю. (вздыхает, смех в эфире)

- А зарубежные? Следишь за кем-то?

- Я не слежу. Но я нашел себе некие, такие как бы созвучности. Но у меня нет вот этой пытливости, чтобы для себя как бы что-то оттуда поиметь. Как-то я чувствую себя параллельно всему этому.

- То есть, музыка, которую ты сейчас делаешь, не берет корней в другой музыке, а берет корни где-то внутри?

- Не питает уж точно. Это мои какие-то мысли, моя сугубо экзистенциальная манера.

- Тем не менее, музыку-то приходится иногда как-то слушать?

- Верно. Приходится.

- А желание?

- А желания нет. Приходится, потому что сын растет. Что меня поражает в этой поросли, что вот, опять-таки, нет пытливости. То есть, у него слушание ради слушания, а не выискивания чего-то интересного. То есть, не анализ. У меня была другая история в детстве, я иначе слушал музыку.

- Еще одна вещь с концерта, который был в 97-м году на радио Ракурс. Вежливый Отказ, «Рок-н-ролль».

- «Рок-н-ролль», песня, которая вышла на альбоме «Коса на камень». А тогда это была если не премьера, то одно из самых первых исполнений. Вообще говоря, концертные программы как у «Вежливого отказа» строятся? Насколько есть какие-то вещи, которые обязательно должны быть? Как вот Deep Purple, если Smoke On The Water не сыграют, то все – концерта нет.

- Нет такого. Мы не делаем никаких шагов навстречу публике. Это особенность группы. Единственный критерий – достало это играть нас самих или нет. Если находишь интерес в этом сам, то будешь играть, а если нет – нет.

- Это может быть что-то из последнего, а может быть очень старое?

- Да. Потому что иногда в старых вещах интересно покопаться. Это вот к ним тогда респект.

- Недавно совсем в Москве был концерт 35-летия. Ну, вот в двух словах, что играли, из каких альбомов?

- В основном последние вещи какие-то играли. Из военной программы. Кое-что из романсов, которые еще не записаны, и не знаю, будут ли. Потому что проходит интерес уже и к этому. Оскомину набило, и не хочется их уже фиксировать. Проехали. (смеется)

- А есть же сейчас еще такой специальный вариант, сокращенный, - трио. И вы даете концерты втроем.

- У нас комбинируются составы. Мы играем вообще по-разному. Иногда вообще дуэтом с Шумиловым. Это просто зависит от аудитории, от зала, от обстоятельств. Например, кто-нибудь заболел. Были и какие-то программные вещи, как то, например, сознательная игра без барабанов. Совершенно иная акустическая ситуация, когда слышно все, когда больше ответственность у каждого музыканта за звук, за взаимодействие друг с другом. Потому что барабаны они как бы создают вот этот жир, костяк, на котором все держится в этой пресловутой рок-музыке.  А вот мы уходим от этого.

- Много параллельных проектов у музыкантов, в частности у Дмитрия Шумилова. Какое твое к этому отношение? Это хорошо или плохо?

- Конечно, хорошо, для поддержания просто формы. Мне-то, конечно, важно, чтобы состав был, так или иначе, действующим. Сейчас мы долгое время не имеем концертов. На вот эти онлайн-трансляции я что-то не очень падок подписываться. И потом, у нас такая ситуация, что я живу далеко, в сельской местности. Живу большой семьей, и мне сложно покинуть всех своих домочадцев. В общем, зима - такое вот время. Да и лето тоже, начинаются всякие сеноуборки и прочее. В общем, я большой вот в этом смысле тормоз. И я ограничиваю возможности нашего коллектива где-то показываться. Кроме того, тут эта внешняя ситуация, с всякими этими заразами. Поэтому и остывают, это раз, музыканты, и теряют форму - два. Например, барабанщик, он не имеет вообще возможности играть где-то. У него там дома какие-то фипсы стоят, резинки, он может только руки разрабатывать, чтобы совсем не одеревенели, но не более того. Поэтому хорошо, что Дима тот же играет со многими коллективами, записывается много, и, в общем, это всегда на пользу. С точки зрения формирования его каких-то музыкальных воззрений… Я уже не сторонник в этом копаться, хотя я во многом, конечно, с ним не солидарен. Но меня вполне устраивает и во многом нравится то, что он делает в составе группы.

- У Павла Карманова, нынешнего клавишника, тоже, как я понимаю, есть какие-то проекты?

- Он уже не нынешний. Уже нет. Максим вернулся. Максим в свои около 60-ти, сколько там… Наверное, 56 ему было, пошел учится на композитора. Также как Паша Карманов в свое время закончил Консерву по классу композиторства и стал дипломированным композитором. И Максим Трефан следом за ним, но уже в таком почтенном возрасте, пошел учиться на композитора в Гнесинский институт, ну и закончил его. Теперь у нас есть еще один дипломированный композитор в группе. (смеется) Я не знаю, куда делась вот эта самодеятельная пруха из них, куда она выветрилась. Потому что, действительно, многие вещи мы придумывали сообща в свое время. Какие-то куски сольные отдавались целиком им на откуп, я ничего не прописывал. Теперь я все прописываю, до каждого как бы вздоха хай-хета.

- Ну, что же, еще одну вещь послушаем с концерта на радио «Ракурс». Она называется «Припадок». Сейчас слушаем 97-й год, хотя это одна из двух вещей, которые были сыграны и в 95-м и 97-м.

- «Вежливый Отказ» сегодня мы слушаем. Группа, которая выступала у нас дважды, в 95-м и 97-м году. В студии Роман Суслов. Хотелось вот такой вопрос задать. Мне кажется, по внутреннему ощущению, «Вежливый Отказ» - очень московская группа, как вас в Питере принимают?

- А-а, да бог его знает. Мы там мало бывали. То, что мы - московская группа, вы подметили верно. Действительно, есть какой-то московский дух в московских группах. То есть они иные, нежели питерские. Я не знаю, хорошо это или плохо, но мне всегда питерские группы казались более такими, свободно-бардачными, а московские  - более такие, детерминированно-жесткие. В принципе, «Отказа» это касается тоже. Он более такой, как бы собранный, более угловатый. Большая такая размазанность палитры, чем, условно, аналогичные питерские группы.

- Более выдержанный стиль?

- Н-нет. Я бы сказал, форма исполнения. Потому что со стилем в этой стране вообще плохо. Говорить о стиле лучше не надо. Это вообще национальная особенность, у нас с формой было плохо всегда, и остается также.

- Давай чуть дальше поедем по истории «Вежливого отказа». Вот альбом «Коса на камень», а дальше был альбом, который является как бы продолжением творческих идей, которые были в «Косе на камень»?

- Потом, по-моему, был релиз, типа, условно, прощальный. И насколько я… А-а-а, нет! «Герань»!

- Да, «Герань», конечно.

- Да, «Герань». Я про нее забыл совсем. Это 2000 год. Это было накануне нашего первого визита в Штаты. Мы как раз тогда приобрели себе клавишника в лице Павла Карманова, и он участвовал уже непосредственно в записи. «Герань»  - это такая проба тихой музыки. То есть мне хотелось поиграть больше акустических каких-то вещей, и которые можно было бы просто одному под гитару где-то что-то изобразить. Но до конца, по-моему, я его так и не выдержал.

- Нет, он не акустический, конечно.

- Он не акустический, да, получился. Хотя там все, в основном, записано на акустической гитаре. И к тихой той форме, которую я хотел изобразить, довольно близок. Там есть замечательная вещь, «Колыбельная», больше всего мне нравится. И там есть несколько вещей на хорошие реально тексты, которые написал, тоже уже покойный ныне, Гриша Дашевский.

- Ну, вот маленькая инструментальная вещь МЗКС, она исполнялась уже в 97-м на радио «Ракурс».

- Ну да. Большинство вещей мы готовим заранее. Потом только пишем, когда они имеют уже такой более-менее обкатанный вид. И, зачастую, как бы весьма далекий от первоначально задуманного.

- Есть такое мнение, что альбом 2010 года – «Гуси-Лебеди» - это шедевр русского авангарда. Приходилось читать у критиков.

- Про авангард – нет, но вещь хорошая. Откровенно говоря, положа руку на сердце, – это близко к тому, что я хотел бы. Потому что все остальные альбомы – это, так или иначе, какое-то приближение. То есть, это все равно недоделки. Было очень много компромиссных вещей. А здесь, во-первых, в силу того, что студия такая, нам хорошо знакомая, и мы давно знакомы с этими людьми, там очень хорошая атмосфера. Она, кстати, тоже здесь была неподалеку. Ну и волна была такая, какого-то вдохновения, потому что как раз был возврат к концертной деятельности. Мы опять в 2006-м году решили заново что-то вякнуть со сцены во МХАТе, и после этого мы уже как бы писали эти вещи. Почти подпольно. Я удирал из своей деревни, и мы у Карманова дома собирались на репетиции. Предварительно я раздавал материалы, и мы уже все собирали у него дома.

- То есть, «Гуси-Лебеди» — это такое приближение к идеалу?

- На тот период - да. Во многом, да. За исключение пары вещей, которые, кстати, написаны на чужие тексты. У меня до сих пор к ним есть вот это ощущение недоделанности текста. Но на тот момент я не имел других возможностей. Вот этот компромисс был тогда.

- И самый свежий альбом, который называется «Военные Куплеты».

- Приятная тоже работа. Недемократичная.

- Тематика военная ведь возникала же уже до этого в творчестве «Вежливого Отказа»?

- Ну да, непременно. Это вообще такая, сугубо мужская, тема.

- Дальше что будет? Вот перед началом мы обменивались словами, и ты сказал, что сейчас вы будете разучивать на репетиции новую вещь.

- Мы давно ее мучаем. Она тоже имеет отношение к войне, наверное. Это тоже, такой как бы ход… Она называется «Случай в тайге», наверное. Это такое ее дежурное рабочее название. Случай в тайге, посвященный переходу китайских войск границы на Даманском. Песня как бы про  это. Но на совершенно другом материале. Как всегда стеб. Историческая тема, интересно… (смех в студии)

- Интересно, конечно. Но интересно, также, будут еще какие-то новые вещи и составят ли они впоследствии альбом или нет? Это планируется?

- Да, это планируется. Я пишу в какую-то программу. Но она опять-таки объединяется каким-то таким внутренним музыкальным стержнем.

- Ну что же, еще одна вещь, которую группа «Вежливый Отказ» играла на живом концерте радио «Ракурс», она называется «Город».

- Сергей Рымов у микрофона. В студии Роман Суслов. Группа «Вежливый Отказ», мы слушаем живой концерт на радио «Ракурс». Роман, вот песня «Город» она такая, программная: бросайте города, глупые люди, бегите. Это в какой-то степени о том, что ты сам сделал, уехав из города?

- Ну да, это я о себе.

- В деревне лучше?

- Я ведь там уже 30 лет. Безвылазно, практически. Но это изначально случайно выбранное место и способ существования, в общем-то. То есть, это в силу определенной внутренней свободы: почему бы это не попробовать, почему не пожить? С одной стороны. С другой стороны, у меня была корневая история, конечно. Деды и прадеды у меня из каких-то крестьян. В частности, из тульских. Но мне вот та жизнь на земле, с ее вот этим сельхозпроцессом, она мне почему-то тогда показалась довольно органичной для меня. Она мне казалась близкой. Мало того, я с ней легко справлялся. В отличие от тех экологических фермеров, которые пытаются переехать туда из города, взять лопату и что-то там поделать, и у которых это не получается. То есть, они не в состоянии жить этой жизнью. А мне это как бы своего рода одиночество: эти заснеженные бескрайние поля, абсолютное безлюдие, потому что деревня брошена, все поумирали, все поразъехались… Мы живем в пустой деревне абсолютно, одни в поле.

- Это и сейчас так?

-Это и сейчас так. Мы живем там одни.

- О том, что ты занимался конными делами, это, в общем-то, известно, но я прочитал в одном интервью, что еще «Белевская пастила» к тебе тоже отношение имеет.

- Ну, имела. Но это опять-таки такой, достаточно популярный, жест. Потому что общие знакомые из организации «Лавка-лавка», они говорят: «Что у вас там есть? (смеется)  Чем поживиться?» Я говорю: «Во, есть вот, продукт». И я стал его в свое время поставлять им. И он был оригинален, он был реально изготовлен бабушками, которые делали его там. Но все наше сотрудничество закончилось на том, что, когда они, в общем-то, естественно, разрослись, стали подвержены фискальным проверкам, и стали подвержены определенному интересу вот этих органов: нужна сертификация, тра-та-та. Ну как вы эту бабушку, которая делает его на кухне, как вы ее сертифицируете? Они почему-то не захотели этого понять. И в результате не поняли совсем, и стали пользоваться продукцией сертифицированных заводов, которая, по большому счету, дерьмо.

- То, что сейчас в «Ашане» продается, к тебе никакого отношения не имеет?

- Никакого отношения не имеет. Мало того, это не имеет отношения к тому оригинальному продукту, который называется «Белевская пастила». Потому что то, что фабричное, как только начинается реальный тираж, качество уезжает нахрен. То есть, это вот - автоматом. Иначе не бывает.

- Ощущение складывается такое, что «Вежливый Отказ», группа, которой удается сохранить интерес к музыке, и, может быть, это потому, что не приходится ставить во главу угла существование музыкой?

- Конечно. Мы просто не озадачены заработком.

- Это хобби?

- Да, в общем-то. Это абсолютно любительский коллектив. Но не надо путать со словом «дилетант».

- Отсутствие вот этого финансового ярма, это ж хорошо?

- Ну, для нас – безусловно. Не знаю, как для остальных.

- А как вообще удалось сохранить столько лет возможность эту музыку делать? Потому что, как правило, как только у людей, которым хочется играть музыку, но не получается ей жить, начинаются другие заработки, как музыка заканчивается.

- Я не знаю. Может, потому что это зарождалось в то время немеркантильное. Потому что основы нашего взаимодействия заложены тогда. Это 86-85-й год. Поэтому я думаю, что это сказалось. Это гены.

- Ну что же, я думаю, что те, кто у нас сегодня первый раз в этом выпуске подкаста столкнулся с группой «Вежливый Отказ», они приятно удивлены. А те, кто хорошо знаком и с творчеством Романа и этими записями, они удивлены просто тем, что это действительно продолжается, не теряет в качестве. Это заставляет больше слушать музыку, глубже. Вот это очень здорово. Роман, спасибо, что нашел время здесь, у нас в подкасте, побывать. Очень надеюсь, что новый альбом, о котором ты говорил, мы обязательно дождемся.

- Ну, попробуем. Спасибо.

- Завершаем подкаст «Живьем. Четверть века спустя» еще одной вещью с концерта 97-го года. Она называется «Жаль».