Выпуск #24 "Румынский Оркестр"

- Всех приветствую! Сергей Рымов у микрофона, и мы снова начинаем разговор с людьми, которые 25 лет, ну так, примерно, назад играли в студии «За двойными стеклами» тогдашней радиостанции «Ракурс», и сегодня, слава богу, живы-здоровы. И Веня Шолк, группа «Румынский оркестр», сегодня у нас в гостях. Веня, привет тебе! Очень рад видеть!

- Шалом!

- Я так понимаю, сегодня ты человек-оркестр?

- Да.

- Как, собственно, и всегда?

- Ну, в общем, по сути, да. (смеется)

- Давай начнем с той песни, которая открывала выступление «Румынского оркестра», которое состоялось 25 мая. Сегодня, кстати, какое?

- 23-е.

- 23-е. Два дня не дотянули. Ну, ничего страшного. 25 мая, наверное, тоже была такая же хорошая погода. 97-й год, «Румынский оркестр» начинал свое выступление с песни «В удобных местах дислокации».

- Группа «Румынский оркестр», песня «В удобных местах дислокации». Веня, скажи, пожалуйста, про что песня?

- Песня про Патриаршие.

- Удобное было место в 90-х годах?

- Несомненным образом. Особенно под портвейн.

- Сейчас как-то немножко все изменилось?

- Да, сильно. Во-первых, портвейн не пью. Вообще не пью, буквально. Во-вторых, изменились Патриаршие крепко.

- Сейчас, пока песня шла, ты признался, что значат вот эти вот звуки, которые ты артикулируешь.

- Да-да-да.

-Давай, расскажи, потому что я этого не знал раньше.

- Попался удивительным образом португальский комикс какой-то, там собачка так лаяла странно: «Ап-ап. Саув-саув». Мне это показалось как-то дико. Я впоследствии узнал, что они лают на всех языках по-разному. Это какой там год-то? Ну, 95-й, наверное. Где-то так.

- Слушая, ну, на самом деле, я думал, что это просто что-то вроде «ля-ля».

- По сути, это «ля-ля» по назначению. Но этимология вот такая.

- Слушай, мы будем сегодня твои песни разбирать, потому что там много интересного, много чего спросить хочется по этому поводу. Ну, давай сначала. Вот ты послушал концерт, который ты не слушал. Как тебе?

- Я думал, будет хуже. Я имею в виду именно по исполнению. Были какие-то огрехи, но…

- Слушай, ну это все-таки живое исполнение. Мы же не про студийные записи сейчас говорим.

- Ну, естественно, но забывать слова... Я понимаю, что это мое родное, но надо было подготовиться. Но я был молод и угарен (смеется) на тот момент, поэтому не получалось.

- Представь музыкантов, которые тогда, в 97-м году, с тобой играли на «Ракурсе». Вспомнишь?

- Да, конечно. Илья Володин – гитара, барабаны – Владислав Волков, бас – Андрей Дрожжин.

- Ну и ты.

- Ну и я, несомненно, конечно. Куда без меня?

- Квартет. Вот такой был «Румынский квартет» на тот момент. Группе сколько было в 97-м году-то уже?

- В 97-м было два года. Если учитывать, что в 95-м в клубе «Пилот» мы начали. Тогда – два года. Но до этого существовала, наверное, какая-то история. То есть, когда все собирались, потом кого-то выгоняли.

- Да, да, давай, расскажи.

- (смеется)

 - Ты, вообще, когда понял, что музыкой заниматься хочешь?

- Ну, в глубочайшем таком детстве. По крайней мере, я сейчас могу сказать, что это было глубочайшее детство, а так лет в 14-15, наверное.

- Ну, ты без музыкалок обошелся?

- Я учился в школе джаза на Москворечье.

- Это уже в таком, более-менее сознательном возрасте?

- Нет, в бессознательном. Бессознательно учился, впоследствии бессознательно бросил. Ну, в этот момент она и возникла, собственно.

- То есть, как только ты бросил учиться, тут же, сразу…

- Тут же собрал, да, коллектив. До этого момента я как бы обретался в «Глобально красных ночью на фронте», был такой коллектив. Но это 91-й, и там я не являлся, ну, собственно говоря, никем. Так, куражился на сцене и визжал громко.

- Шоумен?

- Ой, родной, какое слово чудесное. (смеется)

- Вообще, была такая занятная группа.

- Занятная группа была, да.

- Это пост-панк?

- Да, это пост-панк. И на тот момент, в общем-то, группа была весьма свежа.

- Давай вернемся к выступлению «Румынского оркестра» на радио «Ракурс». Сейчас еще одну вещь - «Между лыжами и настом» - послушаем, и дальше уже про создание группы и про все пироги.

- Группа «Румынский оркестр». Вень, ты на том концерте, между песнями, сказал, что вы поете абстрактные песни о человеческих ценностях. Все так?

- Так.

- Ну, вот давай сегодня, поскольку песни абстрактные, я буду тебя каждый раз немножечко расспрашивать, о чем была предыдущая песня. Вот лыжи и наст, между ними там что-то, это о чем?

- Это песня о тонких прослойках. Существует такая градация, мы на все смотрим исходя из собственного мироощущения. Собственный взгляд на вещи. А действительность - она многогранна. Здесь три куплета, обстебывается ощущение гордости человека за самого себя. Как он себя видит, и что это на самом деле, вообще, в принципе. Ты не спортсмен, а как ты, не спортсмен, видишь спортсмена? Спортсмен-то себя видит иначе. Но мне довелось когда-то стремиться к спортивным успехам. Мало что удалось, прямо скажем, везде претерпевал изрядно. И наболело, вот родил.

- Ты же молодой человек-то был, а прямо философские дела.

- Так я ж еврей!

- Окей. «Глобально красные» когда, в 91-м, примерно, для тебя закончились?

- А они, по-моему, вообще закончились в 91-92-м году. Там произошла, как там у Лаэртского? Дележка сисек. Кто главный там, кто не главный. Я посмотрел на это все и сбежал. Жаль, ребята действительно талантливые. И, насколько я знаю, Серега Шаламов и по сей день играет, в общем-то, свой материал, и, слышал, весьма прилично. Они с Кошмаром, с барабанщиком, всю жизнь одноклассники, и поэтому это и не оставляет их.

- Ну и хорошо, люди должны заниматься любимым делом. Итак, 91-й – 95-й, что там между «Глобально красными» и «Румынским оркестром»?

- Слой смолы и лыжной мази. Когда я объяснял тебе, что могу сделать что-то, но практически не играю ни на одном инструменте в достаточной степени, чтобы встать на сцене и показывать это людям. Для репетиционной базы этого достаточно, дабы прийти и позориться в узком кругу. И этот узкий круг надо еще и набрать. Ну, и в этот момент, хвала создателю, у меня появился прекрасный сосед. Это басист Юра Никулин. Юрий Владимирович Никулин, полный тезка. Вот почему «Румынский оркестр» - это цирк, это буффонада такая. То есть, Юрий Владимирович Никулин, звукорежиссер Петр Цирк. Веня Шолк – это вокалист, это так, на всякий пожарный. Илья Володин на гитаре. Пьер Анри Антуан ван Беркл из Голландии - на бас-гитаре. Андрей Дрожжин из России на…

- Сейчас-сейчас, погоди. Про Пьера – это второй что ли басист?

- Два басиста играли одновременно. Он у нас играл, он назывался…

- Ритм-басист и соло-басист?

- Да, соло-басист. Но он назывался у нас «пробирк-бас». Он играл на пробирках. Дело в том, что он играл в высоком регистре, и играл такое тремоло в основном, и поэтому у него получалось что-то странное. Периодически такое встречается у «Кью» и так далее, когда уходит наверх басист. Ну вот, как-то так. Мы ничего не копировали. Это копировал, может быть, как-то опосредованно, Пьер. Во-первых, он старше, во-вторых, он голландец, у него своя история. Ну, и вот в таком составе был записан первый альбом, собственно.

- А первый альбом - это что было?

- Это был «Батончики «Радий».

- Ну, это как раз уже где-то ближе к 97-му, да?

- Нет, это… Ну, в принципе, да, это 96-97-й.

- А ты знаешь, что был еще один концерт у «Румынского оркестра», кроме 97-го, что мы начали слушать?

- Да, был 95-й. И вот этот концерт играл Юра Никулин. То есть, вот его тогда гитара была.

- А голландец был на том первом концерте?

- Скорее всего, да.

- Ну, давай-ка вот сейчас послушаем как раз.

- Ну, и я узнаю, был или нет. Ты меня держишь, как кота в мешке. (смеется)

- Ты сейчас услышишь пробирки или не услышишь пробирки.

- Или не услышу пробирки.

- Ну, давай. «Майор» называется вещь, и она была сыграна 27 августа 95-го года. То есть практически…

- Вилочка, да. (смеется)

- Да, сегодня все про прослойки. Поехали. «Майор» называется вещь.

- Группа «Румынский оркестр». У нас в гостях Веня Шолк, вокалист, автор вещей, короче, главный в «Румынском оркестре». Я напомню, что проект «25 лет спустя живьем» выходит и будет выходить каждую неделю, и надо подписываться, чтобы не пропустить ничего интересного, на Яндекс.Музыке, на Apple Podcasts, везде. Веня, скажи, как тебе эта 95-го года запись? Я так понимаю, это почти начало коллектива?

- Да. Это еще нестабилизированный состав. Буквально отрепетированная программа из 12 вещей. Тоже надо было набрать какой-то пул. Что-то могли сделать, что-то не могли сделать. Собственно, здесь барабанщик другой, Андрей Косов. Это барабанщик «Мамонов и Алексей». Он и играет по-другому, и барабаны здесь другие. И, соответственно, гитарист Юра Никулин – не Илья Володин. Но не услышал я здесь пробирок.

- Пробирок здесь уже не было?

- Нет, еще не было.

- Еще не было?

-Да, он еще не пришел к нам. Скорее всего, это было даже еще до какой-то концертной деятельности. У нас была своя точка посередине Москвы, на Остоженке, Зачатьевский переулок, дом 2. Чудовищное место, называлось «Шаляпинский центр», мы там угорали со страшной силой. У нас там была репетиционная база, соответственно, какой-никакой аппарат. И раз в две-три недели мы снабжали радостью все свое окружение и дошли до того понимания, что мы все-таки можем до сцены доползти. Вот поэтому нас и взял «Пилот» сразу, когда отдали демонстрационку, было понятно, что ребята справятся. Ну, мы и справились.

- Такая легенда есть, ты ее рассказывал как раз на втором концерте, что между первой репетицией и первым концертом 400 дней прошло. Правда?

-Да, для того, чтобы еще устаканился состав. Все началось-то еще году в 93-м, в конце, в 94-м. И собирались музыканты дикими совершенно историями. Барабанщик Косов был найден следующим образом. Я ехал в метро, и встретился мне Паша Креза, был такой чудесный персонаж, активный во всех местах. У него был с собой, сейчас это называется ежедневник, еженедельник. Он достал книжку записную,  я таких книжек не видел никогда в жизни. Вот он ее достал, говорит: «А-а, барабанщики? Чо, базара ноль. Щас сыщем». Вот. И дал мне двух. Я позвонил первому Косову, он находился как раз на тот момент в контактном состоянии, это очень своеобразный тип. Он согласился попробовать посмотреть. Попробовал, посмотрел. Ну, вот так вот, это был первый барабанщик. Ну, и так дальше и тому подобное. И все вот это складывалось внутри «Шаляпинского центра», которым заведовал Серега Раппопорт, чудесный человек, волшебный, по сей день мы с ним контачим. Да, место сил, вообще просто чудесное. Оно было набито всякими театралами, киношниками и прочим, потому и называлось «Шаляпинский центр». Там всякой твари по паре было, и вот мы там чудили со страшной силой. Естественно, набивалось это все общими знакомыми, и выдавался концерт. Мы сами готовили еду, то есть мы сами кормили своих участников. Непотребного не было, но было весело.

- Ну вот, после «Пилота» в какие клубы вас еще стали брать?

- «Табула Раса», несомненно, ну, и так далее, по списку.

- Дальше поехало?

- Дальше поехало, естественно. «Парижская жизнь», «Римские каникулы», где только не играли. «Свалка». Вот так вот мы набивали кучу народа. Давали нам в основном четверги, редкие случаи - пятницы. А потом понеслась, потом пошли даже корпоративы, в том числе, у банков. Веселые богатые люди любили оттягиваться под это подо все. (смеется)

- А почему бы и нет? Кстати, насчет четвергов. Четверг, насколько я помню, был такой промежуточный день. То есть, пятница-суббота - это такие дни прайм-тайм. Понедельник, вторник, среда, ну, это для начинающих совсем. А вот четверг и воскресенье были такие дни, когда играли коллективы, которые либо на подъеме - еще не доросли до прайм-тайма, либо, наоборот, на спуске. Ну, вы тогда на подъеме, понятно, были.

-Да. И тут еще история – те, кто не дошел до телевизора.

- Да, пожалуй. А вы не дошли до телевизора?

- Нет, мы дошли до телевизора, но тогда уже появились пятницы. Да, мы понимаем, это же все не ограничилось 98-м годом. Мы дошли и до телевизора, и до МTV. (смеется)

- И до пятниц.

-И до пятниц дошли, да, и до суббот.

- Давай еще одну вещичку послушаем…

- Всегда рад.

 - С концерта, да. А потом уже и про пятницы, и про субботы. И, кстати, у меня еще про танцы тоже будет вопрос. Я думаю, что всем будет интересно. «Бауман».

- «Бауман» - это композиция о саде имени Баумана. Это «Красные ворота», я там рядом работал, в Центральном научном институте радиотехнических исследований. Очень смешное место. Ну, по крайней мере, для меня. Просто я там присутствовал достаточно редко. Я был антисоциальный тип, прямо скажем. Но так как я был единственный, тот, кто выпустился и задержался надолго, потому что все искали денег, а птицам деньги не нужны, сам понимаешь. И я там совершенно спокойно обретался, веселился от души. Тем более, время было такое, 90-е.

- И все больше в саду Баумана?

- И все больше в саду имени Баумана. А бухло там продавали напротив, в банках трехлитровых, называлось «Виноградная лоза». Это был компот такой, синего цвета. В нем соответственно плавали виноградины, и когда ты пил его, потом все табло было синего цвета. (смех) И ты ходил такой чудесный, в белом халате, потому что это Радиоинститут, с синим таблом, и вопросов не возникало никаких к тебе. Однажды меня встретил мой руководитель практики и говорит: «А что ты делаешь-то вообще?» Я говорю: «Ничего не делаю». «Ну, помой компьютер» - показал он мне пальцем. У нас была 286-я машина, это был писк, верх, шпиль. Я говорю: «А как?» - «С мылом». Я: «Базара – ноль». Отстегиваю монитор, несу и ставлю в раковину большую железную, открываю воду и мою его. Он проходит мимо, говорит: «Что делаешь?» Я говорю: «Монитор мою». Он спокойно взял и прошел. То есть, человек тоже был из нашего роду-племени, по фамилии Алдер, то есть, спокойный все три тысячи лет. Все веселье еврейского народа в нем было. А потом он догадался, что на самом деле произошло. Вследствие чего, конечно, компьютер умер. Больше меня не просили на работе делать ни-че-го.

- Скажи, пожалуйста, «танцевальный рок», кажется, так ты называл, я не знаю, концепция это, не концепция группы «Румынский оркестр»?

- Она называлась следующим образом. Сначала это называлось «фанк-н-бит», такое я название придумал красивое. Потом это оказалось все-таки фанк-н-бит. Да потому что, а как она еще может называться? Ну, а впоследствии… Я не знаю, что это за музыка. То есть, я не могу не танцевать. У меня в студии постоянно проблемы - топаю ногами. Мне пытались сделать ватные тапочки на «Красных воротах». Я глаза закрываю и все – меня нет. Объяснять мне что-то, разговаривать со мной… Мне можно объяснить дистанцию до микрофона. Буду держать, но это максимально.

- Но это же не только ты в пляс пускался. Я так понимаю, что аудитория на концертах должна была вся тоже в танцах быть?

- Несомненно. Тут страна-то какая развеселая. Здесь, если ты фронтмен, то если повесил себе на шею гитару, – шляпа ты. У тебя остановится зал, потому что люди двигаются по похожести. Смотрят, ты паясничаешь, то, значит, не стыдно. И поэтому надо выдергивать народ. То есть, я, когда закрываю глаза, мне всегда говорили: «Веня, открой глаза», я думал: «Я не понимаю». Я видел, как выступают мои на тот момент кумиры, они закрывают глаза и с ними все в порядке. Никто из продюсеров к ним, видимо, не подходит, не говорит: «Слышь, ты открой глаза, а то что-то ты все время спишь». Или: «Ты удолбан». Да какая разница, какой я? Вопрос заключается в другом. Когда ты закрываешь глаза, ты становишься единым с залом, и все, вот тебе и пляски. А если ты единый с залом, ты пляшешь так же, как пляшут все остальные.

- Ну, как-то через пляски у вас энергетика передавалась, в значительной степени?

- Мне кажется, что да. Потому что у меня басист так настраивал бас-гитару, Витя Сизов. Он разворачивался к комбику и начинал колбасить. И добивался того, чтобы прыгал желудок. Вот желудок прыгает, ну, все. (смех) Если братва будет прыгать в зале, да лажай ты, гитарист, на здоровье.

- То есть, басист – это все-таки главное?

- Для меня был - да. То есть, для меня все время кто-то был родной внутри. Народа чуть ли не 40 человек поменялось в составе, с кем только не играли. И были люди, которые с тобой были по жизни. Это мимо сцены, мимо репетиционной базы, то есть, это те, с кем тебя связывала еще жизнь. Ну вот, у меня был басист.

- Давай еще одну вещицу послушаем с концерта на радио «Ракурс» 97-го года. Она называется «Воздушный змей». Я так понимаю, одна из фирменных вещей?

- Да, с первого альбома «Батончики «Радий»».

- Группа «Румынский оркестр», «Воздушный змей». Веня, ну, давай снова, о чем эта песня?

- Ну, во-первых, змей бумажный. Потому что он не просто змей и не просто воздушный. Потому что это не дракон, нет. Это такой бумажный дракон, игрушечный. Песня – о геройстве. То есть, каждый человек всегда, когда он куда-то собирается, или что-то значимое в его жизни происходит, он, закрыв глаза, рисует автопортрет перед атакой. Вот здесь у него пушка, здесь фонарик, здесь у него бурка, там у него папаха. Пушки и фонарик – это у меня сосед такой чудесный. Он, однажды надравшись, вписывал меня с негодяями на чердаке разобраться. И говорил: «Слушай, я сейчас к себе наверх поднимусь, на 17-й этаж, беру все свои пушки, фонарик». При слове «фонарик» я начал ржать. Удивительный чел. Он по сей момент живет выше меня этажом. Ну, вот он герой?

- Герой, конечно.

- Вот, о нем и песня.

- Как раз в 97-им году, перед этим концертом, вы записывали «Батончики «Радий»», первую свою студийную работу?

- Да.

- Расскажи про нее.

- Это SNC Records, «Зеленый театр». Соответственно, студия Стаса Намина. Писались вместе, вперемешку, мы и «Сплин». По-моему, «Фонарь под глазом» они писали. И «Мечтать», «Словно летчик», вот это вот.

- Ну, за них-то, по-моему, платили студии звукозаписи. А вы свои тратили?

- Несомненно. Своей кровью заработанные. Впервые собрались какие-то деньги с наших концертов. Это был шок и трепет, потому что мы не знали, что можно зарабатывать деньги и, оказывается, их достаточно для записи, причем в весьма приличной студии. Нам выкатили тогда, как сейчас помню, четвертной в гринах за час. Мы ни в чем себе не отказывали. Саша Иванов нас записывал. Долго с нами работал, клеил, если что-то нужно было. Очень был терпелив и прекрасен. И с нами работал еще Данила Коротаев, наш звукорежиссер, которому я по гроб обязан ощущением звука и пониманием, что в звуке надо поправить. Вот так вот, собственно, такая была история.

- Ну, мы эту запись крутили на радио «Ракурс». Она была еще в таком, по-моему, нарезанном, распечатанном формате, вот как-то так. Ну, выпустить-то, вы его выпустили?

- Нет, это мы не смогли сделать. По той простой причине, что времени и денег у нас хватило не на весь альбом, а так как ЕПишки у нас не выпускаются…

- По-моему там шесть вещей было?

- Да-да-да. Мы это выпустили, опять же, на свои уже, кровью заработанные, в формате компакт-кассет, и все это ушло в мерче. Там были еще какие-то маечки плюс к этому.

- Слушай, а вы же участвовали в праздновании трехлетия радио «Ракурс»?

- Да, мы жарили там со страшной силой. Я, ты даже и представить себе не можешь, я даже поимел там себе первую жену.

- Да ты что?!

- Да, это знаковый концерт. Там со мной познакомилась моя первая жена. Брак мой продлился три месяца, потому что это было невозможно, да.

- Но, тем не менее. Вы тогда, по-моему, открывали все это хозяйство на правах такой, молодой и бодрой группы, чтобы всех подзавести хорошенечко.

- Да. И, кстати, получилось, народ плясал. То есть, там как бы было изрядно потно. И я помню, это была еще тоже премьера, потому что у нас с радио «Ракурс» все время так получается. То есть, купили перед концертом примочку на гитару, и поэтому там все так звучит волшебно, потому что никто не знал, как эта примочка работает. А тут мы купили прямо перед концертом гитару «Джексон» Илюхе, гитаристу на тот момент. То есть, он тоже не очень понимал отдачу. «Джексон» был приличный весьма, выигранный, старый, не свежесрубленный. Но тогда получилось.

- К вопросу о премьерах. На концерте 97-го года вы две вещи новых представили.

- Да ты что?!

- Да. Одна называлась «Пена», но послушаем мы другую. Послушаем мы, мне прямо очень понравилась, называется «Волк и кошка». И я, кстати, не нашел…

- «Волк и кошка» есть?!

- Да.

- Елки-палки, у меня нет ни единой записи!

- А я посмотрел, ты мне много-много всего прислал перед эфиром, там этой записи нет. Вот она, слушаем. «Волк и кошка», «Румынский оркестр».

- Ваще дикая песня!

- Ну, здесь, Вень, я даже не буду особо спрашивать, про что песня, тут как будто бы даже все понятно.

- Да.

- Как тебе? Ты же давно ее не слышал?

- Я ее вообще не слышал. Я нахожусь внутри песни. А когда ты слышишь фанеру, тогда ты слушатель. Пока песня в тебе живет, ты и есть песня. То есть, я еще буду это переваривать.

- Переслушивать еще будешь.

- Честное слово, это низкий поклон радио «Ракурс» и тебе.

- Смотри, вот появились пятницы в клубах, и даже, я посмотрел, было у тебя появление в программе «Шире круг». Может быть и не одно?

- Да, было. Но это уже в следующей реинкарнации. Да, были.

- Ну, расскажи, как дальше-то все развивалось? Потому что и радио «Ракурс» закрылось, и мы немножко потерялись. Я, честно говоря, не знаю, что дальше происходило с «Румынским оркестром».

- Дальше происходило следующее. Мы так и играли, в основном по Москве, далеко не уезжая от своих пенатов. Потому что мы московская группа. Как сказал господин Шкодин: «Вы слишком московская группа. Слишком интеллигентная. Тексты заумные, а музыка странная». В общем, сказал, но не взял. Мы играли для той публики, которая слушает, чувствует и понимает. У нас всегда был полный зал, это без проблем. Я посчитал, тысяча с чем-то концертов.

- Тысяча?

- С чем-то концертов.

- Нормально.

- Нормально саданул, во. Дальше Зеленограда не уезжали. Потом были съемки фильмов. Было феерическое появление 1 января 2000-го года, инфернальное, на втором канале, РТР, сразу после Зюганова.

- А что это было?

- Мы сделали для передачи «Хорошие новости» джинглы, им очень понравилось. И в результате, так как под это были выписаны спонсорские деньги и так далее, нам опять же хватило на ЕПишку, которая вышла в 98-м году, в конце. Она называется «Мишки гризли». Она тоже, собственно, не издана. Все получилось ровным слоем, как и с «Батончиками «Радий»». И тогда же была перезаписана вещь «Снежной крупы иголки». Помогали ребята делать. Поторая Дима, Кока – это Костя Джаху, он сейчас работает в Гитар-клубе, продает бас-гитары всеразличные, гитары, прекрасный человек, чудо. И большая благодарность «Восточно-европейскому финансовому партнерству», насколько я помню.

- Это спонсоры?

- Да. Вите Сизову и его брату. Ну, как? Витя Сизов играл на бас-гитаре, а его брат – директор этого «Партнерства», собственно. А Витя – его юрист. Имеется в виду, брата и «Партнерства». Ну как это спонсорами назовешь? Это не спонсоры. Ребята, которые всю жизнь были на концертах, которые поддерживали, чтобы штаны не упали, чтобы, ну, как бы тепло было в душе, ну и в карманах что-то появлялось.

- Так, ну и как это все потом на РТР-то вылилось?

- Ну вот, появились ребята с РТР и говорят «Ну, давай, садани нам джинглы». Мы саданули джинглы. Он говорит: «Ну, вот у нас дикий и длинный эфир РТРный». Ну, вот он же государственный, и там господа такие, Зюганов, они поздравляли всех в час дня, то есть все были в мясо, ну и, видимо, решили, что и мы пойдем. Видимо, была какая-то разнарядка. Я не знаю, под каким соусом ребята все это проткнули, вышел кусок нашего концерта, который снимали с тонвагеном, прям со всем пафосом. Вот с такой ерундой я вышел на этот РТР. Я даже не знаю, есть у кого-то…

- Со «Снежными иголками»?

- Да. И под фанеру я пытался попадать, потому что фанера была включена в зале. Народ первый раз сплясал, второй раз сплясал, а когда им говорили: «А теперь камера пойдет вот оттуда, вы давайте. Вы хорошо пляшете, а вы плохо пляшете». Я ж говорю, надо же показывать, а то же будет ужас какой-то. Все мы помним Богатырева в «Родне», вот эти пляски чудовищные.

- Да.

- Вот. Оно же так и должно быть, потому и «Румынский оркестр». Вот уже начинаем - это должны быть лацканы правильные, галстук от души. У меня целая коллекция галстуков, кстати, есть.

- Концертных?

- Естественно. И фотографии с этими галстуками концертными, естественно. У нас же и отдельный румынский Новый год все время праздновался. У него была плавающая дата. Это как воткнет. Дескать, ну, пора, по-моему, уже Новый год, как, пацаны? Пацаны такие: «Да, давай». И вот ба-бах - и Новый год. Он – румынский. Спрашивали: «Когда он у тебя?» А я знаю? Как назреет.

- Я скажу, как ты на этот вопрос отвечал на том концерте 97-го года. Ты говорил, что румынский Новый год – это через 400 дней, потому что как раз от первой репетиции до первого концерта было 400 дней, и поэтому с тех пор это румынский Новый год. Вот такая была телега.

- Так я ж тележник. А телеги надо записывать, да. А у тебя были записаны телеги, так? Так. А у меня записей не было.

- Слушай, ну, телеги, они на то и телеги, чтобы их гнать одну за другой, а не на одной и той же все время сидеть. Так, ну, телеги гнались-гнались и догнались практически уже до 10-го года 21-го столетия и альбома «Я живу в небе». Получилось, наконец, записать полный диск?

- Да.

- Давай послушаем. Вещь называется «Два крыла», я так подозреваю, что она центровая.

- Да ты что?! Ну да?

- Ну, мне так показалось.

- Я не знаю, какая из них центровая, я внутри живу. Я живу в небе, понимаешь? Там написано же все.

- Ну, вот для меня, как мне показалось, центровая.

- «Два крыла», эпическое, на мой взгляд, произведение группы «Румынский оркестр». Ну, расскажи, как альбом вот этот получился, потому что была пауза какая-то уже до этого в группе?

- Да.  Мы записали опять же пятерку вещей в 2004-2005-м году. Записали, удивишься, на репетиционной базе группы «На-на».

- Я думаю, хорошая база.

- Ну, как тебе сказать? Это гримерка была. Да, там было до фига вот этих чудовищных костюмов. Мы в них одевались. Ребята, простите, Бари, прости. У нас был общий барабанщик, сессионно работал Андрей Приставка барабанщиком. Мы спросили у Бари, точнее, Андрей спросил у Бари: «Можно у тебя репетировать?» Он сказал «можно». И мы с портастудией Roland и Алексеем из «Зверобоя», шикарный Леха Иовчев, чудесный гитарист, игравший в мюзикле We Will Rock You. Сейчас это группа «Зверобой», Захар Прилепин, вот у него там какая-то тусовка. Недавно играли на шоу самолетов, «Серьга» там, вся братва. В определенный момент звонит мне Витя Сизов, басист мой, говорит: «Я тут группу, коллективчик такой собрал. Ничего, что мы твои песни играем?» Я говорю: «Ну, а на хрена я их писал? Вить, мы с тобой с детства». Он говорит: «Хорошо». Через некоторое время происходит второй звонок: «Вень, что-то мы поем, но как-то мы херово поем, прямо скажем. Спой, пожалуйста». Я обернулся на жену, которая была беременна на тот момент, она говорит: «Если ты этого не сделаешь, я тебя брошу». А так как все было подчинено исключительно моей любви, как и всю жизнь в этой жизни, моей, по крайней мере, я сказал: «Ну, давай». И мы приехали, я посмотрел на них, они посмотрели на меня, и мы стали играть вместе. И вот, собственно, так и родилось. И впоследствии все понеслось, понеслось, и сначала тоже захотели записать миньончик, 5-6 вещей, нашли деньги. И, кстати, ушел Виктор Сизов, как-то вот так вышло, пришел Вова Зотов. Тоже удивительный человек. Смотришь на него – убийца, лысый человек в кожаной куртке. Ну, прямо вот реальный бандос, бухалово такое злое, и у него гитара. Сначала он достал гитару, я был в шоке, потому что это была ESP, редкая гитара, «Эдвардс». Он берет «Эдвардс» и начинает играть, и я не понимаю, как это может быть. Но вот такое вот случилось. И после того, как я его услышал, я понял, что я вкладываю вообще все, что у меня есть, до последнего копья, и мы пишем альбом. Я звоню Лехе, гитаристу, вот который был у нас, который в «Зверобое», у них своя студия. Ну, как своя? «Соль, текила, кусочек лайма», была такая песня, Андрей Ковалев - попса такая серьезная.

- Вот за попсу я тебе не скажу.

- Не, а потом был металл, тоже такой серьезный. Где, собственно, «Зверобой» и участвовал как сессионный состав, рубя такой металл страшный. Тоже удивительный человек. У него своя студия посередине Москвы, и мы у него записали весь этот альбом. Причем бэк-вокалы, которые существуют и в этой песне, пела моя гражданская жена на тот момент. Не на тот момент, а на момент чуть раньше, до моей беременной жены, у меня много было жен. А так как мы расстались своеобразно, по-своему, то мне пришлось даже с ее мужем договариваться о том, чтобы мы не встречались в студии. Она отдельно прописывает бэк, я отдельно прописываю вокал. У нас все получилось. Вот так, собственно, мы родили этот альбом.

- Слушай, звучит круто, звучит круто.

- Там, кстати, есть еще и дудки.

- Звучит-то оно все совсем не так, как вот на концертах до этого. Просто совпали люди на тот момент, которые вот так вот играли, или это была какая-то последовательная эволюция?

- Да вот в эволюцию я не верю. У меня кипа на голове, какой Дарвин, на хрен? Фишка в том, что это, да, действительно эволюция, это эманация, я не знаю, как это назвать. (смеется) В общем, это какой-то определенный путь.

- Ну, тут много гитар. Тут гитары такие, я бы сказал, стрейт-роковые.

- Это Сашка. За то я его люблю бесконечно, потому что это роковые гитары. Он роковый чувак. Он красивый роковый, такой вот рок, когда люди большие и красивые. То есть, когда нормально они помыты, даже когда они волосатые, они хотя бы причесаны. Как им кажется, по крайней мере. Он открытый большой гитарист. Там гитары все прописывал он. Он, кстати, большой гитарный мастер у Шамрая, насколько я помню. Там много гитар, и красивых. Там «Джаз-мастер», там «Гибсона», ну, там слышно, что там жир такой.

- Жир, да. Жир прямо очень хорошо…

- Прямо капает со струн. И Лехе низкий поклон. Он чувствует, он знает, как писать гитары. То есть, это недолго писалось. С определенными мучениями, в основном с барабанщиком. Вацлав Чек он назывался по-человечески, а зовут его вообще Вячеслав Чекменев, я уж не помню, у кого он играл. Своеобразный тип, с ним были странные отношения. Но он, действительно, удивительный человек, то есть, он тоже в своей истории. Вот он мне напомнил первого, Косова, который мне рассказывал историю: «Что-то у меня насморк». Я говорю: «Андрей, а почему у тебя насморк?» Он говорит: «Наверное, я бананов переел». Я говорю: «Я не понял, Андрей». – «Ну, они такие слизистые, и слизь из носа». (смех) Класс, да? Вот у людей есть такие объяснения определенные.

- Давай теперь послушаем вещь с этого альбома, который называется «Я живу в небе». А вещь называется «Фигуристка», мне очень понравилась. И там дудки будут, дудки.

- «Фигуристка» - так называется эта вещь с альбома «Я живу в небе» группы «Румынский оркестр». Веня Шолк у нас в студии. Вень, ну, давай, теперь вот об этой песне расскажи, раз уж мы транскрипцию делаем этих песен. Про что?

- А-а, ну, это про фигуристку. Есть такое качество людей определенное, «достигайцы» я их называю, есть такое общепринятое понятие «человек успешный». Куда он успел, успел ли он, кому знать? Это люди, которые пытаются реализоваться любыми путями. Обычно это спортсмены, где-то в этимологии, в эпикризе. То есть, изначально этот человек идет и долго-долго рвет жопу на британский флаг, занимаясь каким-то спортом. Он достигает результатов. Потом он понимает, что он один, ну, может быть, из многих мастеров спорта, и решает, что надо же состояться. А у него уже есть школа о том, как этого достигать. И тут вот есть такие слова: «Готовь аксель летом, а телегу зимой». Ну, мы понимаем, что аксель – это прыжок такой, для которого надо задницу порвать на британский флаг, чтобы это прыгнуть. То есть, телегу, оказывается, надо готовить. То есть, вот у меня они спрягаются просто.

- Скажи, новые песни-то пишутся?

- Да, конечно. Проект не закрыт официально и отрыт для предложений, собственно, по сотрудничеству. Приходите друзья-музыканты, поиграем, посмотрим, что мы можем из этого сделать. То есть, тот состав, который был в 11-м году, когда мы отыграли свои концерты по поддержке альбома, от них «нет» не получено, но сотрудничество как бы исчерпало себя. Потому что все захотели каких-то вменяемых зарплат и так далее. Вопрос заключается в следующем, что я соберу любой клуб на данный момент, хоть две тысячи, хоть три. Но это будет два-три концерта, в основном «ностальжи». То есть придут люди, которые когда-либо слышали, детям показать, ну и так далее, и тому подобное. То есть, это будут какие-то разовые акции. У меня ощущение, что исчезла рок-тусовка сама по себе, как публика, которой была нужна эта музыка для того, чтобы жить. Это же была какая-то отдушина от чего-то. А сейчас отдыхай - не хочу, хоть в трансвеститы записывайся. Понимаешь?

- Я, кстати, соглашусь с этой мыслью. Исчезли именно люди, которым это нужно как воздух. На концерт-то могут прийти люди, но это будет уже не воздух, это будет один из многочисленных вариантов времяпрепровождения.

- Да-да.

- Сегодня я там, например, в отель загородный сгоняю, а завтра пойду, условно, на «Монгол-Шуудан».

- Да, а послезавтра на пейнтбол. Конечно, конечно.

- А вот врубаться каждые выходные - сегодня на «Монгол-Шуудан», завтра, условно, на «Румынский оркестр», потом на какую-нибудь молодую поросль, группу «Шит колпак», например, ну, такого больше нет.

- Нет, такого больше нет. Люди просто сидят в интернете, я вообще удивлен. У меня вот сын чудесный совершенно, вот он Pixies играет, я тебе присылал, чудо-человек.

- А это от какой супруги?

- Я считаю, что это от единственной. Дама, которая мне родила ребенка – это очень много для меня. Это очень важно, это смысл моей жизни. Это Наталья Петровна Шолк, у нее до сих пор моя фамилия. Мы развелись, в общем, по обоюдному пониманию, почему мы это сделали. Они проживают в Голландии вместе с сыном, в Амстердаме. И он приезжает ко мне, соответственно, пару раз в год на месяцы. И он слушает рок.

- А в Голландии, кстати, есть вот эта рок-история вся?

- Вот я хотел об этом сказать. По ходу дела ее нет нигде. Люди берут свой айфон и включают музыку. Ребят, это одноканальная музыка, это не стереозвучание, это для начала. Если ты понимаешь, что такое концертное исполнение и что такое альбом номерной, и какова разница, и где этот дух – этого духа из айфона не вылезет. То есть, люди просто слушают рок-музыку, у них такой дайджест, они флудят по интернету и - «я все знаю, я вчера слушал по интернету «Лед Зеппелин»». Ну, хочется либо в репу засадить, либо…

- Ну, а ты сам как слушаешь? У тебя хай-фай аппаратура дома? Что у тебя? Или все-таки телефончик тыкаешь?

- Ну, какой я там телефончик тыкаю? У меня дома «Танной», вжарю, так от души. Ну, потому что меня все равно там терпят, я там 30 лет живу. И я с 16-го этажа, я же живу в небе, рожаю это все от души, с открытым окном. Ребята, это все, дорогие мои, вам. Я учитываю радость людей, до 20:00 я жарю, ну и все, собственно.

- Вень, очень рад был тебя сегодня видеть. Много баек, как и ожидалось, много хорошей музыки. Дай бог, чтобы эта музыка у тебя продолжалась столько, сколько ты этого захочешь. Я думаю, ты всегда будешь хотеть музыку, ты такой, я тебя знаю.

- Да, барух ашем.

- Мы закончим, знаешь, какой песней? Которую не надо объяснять. Она как раз, вот мне кажется, самая понятная. «Непозволительная злость», там все в каждой строчке все очень четко. Спасибо тебе еще раз, дорогой.

- Благодарю тебя. И тебе огромное спасибо. Не чаял, не чаял.