Выпуск #20 "Никола Зимний"

Всех приветствую! У микрофона Сергей Рымов, и начинаем очередной выпуск подкаста «Живьем. Четверть века спустя». Мы снова переносимся в 90-е годы, в студию радиостанции «Ракурс», где выступали в живых концертах очень разные, но прекрасные, талантливые люди, музыканты, исполнители. Сегодня у нас в гостях Николай Михеев, а значит, мы будем слушать концерт группы «Никола Зимний». Николай, привет! Рад тебя видеть!

- Привет! На самом деле, после фразы про очень талантливых людей, мне остается, как Василию Борисычу Ливанову в роли Холмса, сказать: «Я польщен!»

- Ну, ты знаешь, мы же в эту студию не пускали кого ни попадя.

- А-а-а.

- Так что это был такой фильтр, что сейчас любой концерт берешь и говоришь - вот это талантливый человек. «Никола Зимний», была такая группа. Был этот концерт в 1996 году. Мы договаривались с тобой, что мы тебе его заранее не показываем, и я вижу, что ты немного в таком, напряженном ожидании.

- Да, есть немного. Потому что я не представляю, что я сейчас услышу.

- Ну, вот давай начнем слушать, а потом и поговорим.

- Давай.

- Ну, вот такая вещь, «Текила, кактус и беспечный блюз».

- ОМГ (смеется).

- Ну что? Какие эмоции? Я вижу - положительные.

- Ну, слушай, ты знаешь, да. Эмоции, безусловно, положительные. Просто я этого всего не помню до момента встречи с тобой сегодня в этой студии. (смеется) Да, ну что? Было. (смеется)

- Это было.

- Было. (смеется)

-Ну, давай с самого начала. Когда ты взял гитару? С какого перепуга? Хотел на кого-то быть похожим? Или с девчонками знакомиться?

- Да, очень хотел быть похожим, ты знаешь. До 13 лет, или 14 лет, не помню, я пытался играть в футбол. Был крайним полузащитником в команде своего района.

- Левым, правым?

- Был и там, и там. Потому что тренер Алексей Веленто, он меня переставлял. А у меня же были наполеоновские планы, я думал, что я все – уже практически в составе любимого «Динамо». Все, я уже почти там. Но в какой-то момент доктор в поликлинике детской нашей сказал: «Тебе нельзя заниматься футболом, чувак, у тебя может быть отслоение сетчатки. Один удар головой по мячу,  и все – ты слепой». Я вышел из поликлиники горько рыдая. Меня папа так приобнял за плечи, говорит: «Терпи, разберемся, все будет нормально». Но после этого я получил новый такой стимул: чем бы мне заняться в жизни? Как раз в это время группа «Земляне» записала песню «Трава у дома». Тут я увидел: да, вот это жизнь! Чуваки в таких красивых костюмах, с красивыми гитарами выходят, и такие: «И снится нам не рокот космодрома…» И я думаю: «Оба-на! Я тоже так хочу». Много лет спустя нам случилось работать вместе с «Землянами» на какой-то площадке, я подошел к Сергею Скачкову и Гене Мартову, и сказал: «Ребят, вам я обязан собственной жизнью». Они говорят: «Чего это так?» - «Кабы вы не спели «Траву у дома», вот так, как вы спели, и как мне понравилось до безумия, может быть, я был бы кем-нибудь другим. Но я стал музыкантом именно потому, что вы с Романовым и Киселевым делали то, что мне настолько понравилось, что я подумал: «Оба-на! Вот все, хочу!»

- Понятно, «Земляне» - это толчок такой. Что ты еще слушал? Ну, грубо говоря, какие песни начинал играть?

- Ты знаешь, будешь смеяться сейчас, - свои.

- Сразу?

- Да. Потому что чужие играть я просто не умел. Какие-то аккорды мне там кто-то в школе показал, и я написал первую песню.

- Кстати, это отличный путь. На самом деле, это отличный путь.

- Черт ее знает, я не знаю. Ну, во всяком случае, первые песни, которые я сыграл, вот так сел и руками что-то на гитаре – это были мои песни. А самая первая песня, была такая драматическая баллада, я ее сыграл у себя в комнате, думаю: «О, я же песню написал, черт возьми!» Пошел на кухню, там сидели папа и мама, я говорю: «Пап, мам, я песню написал». – «Да ладно». – «Честное слово». Они говорят: «Ну, давай». Я пошел за гитарой, пришел на кухню, говорю: «Вот слушайте», и спел им эту песню. Они так на меня посмотрели и сказали: «А ты правда это сам написал?» Я говорю: «Ну что, я вам врать, что ли, буду? Конечно, сам». – «Ну, тогда молодец, пиши дальше». И вот.

- Класс! Такой истории, честно, еще не слышал.

- Причем, это чистейшая правда, это было именно так. Мне очень хотелось спеть что-нибудь Высоцкого, но я понимал, что я просто не могу. Сейчас прошло уже очень много лет, и я вот ровно также понимаю, что я этого не могу. (смеется)

- Хорошо, когда чужие-то песни начал играть?

- Ну, когда это стало профессией. Просто, понимаешь, мы же стали работать в середине 90-х. Ночные клубы, тогда был популярен «текс-мекс» так называемый. Мы играли рок-н-ролл, блюз, кантри, вот эту вот всю историю. Ну, просто это было профессией. Вот от этого мы стали играть чужие песни.

- Ну вот, давай послушаем, как ты справился с совершенно классической вещью, Stormy Monday Blues.

- Давай попробуем. Я вот не помню, как я с ней справился. (смеется)

- Николай Михеев в гостях у подкаста «Живьем. Четверть века спустя». Немного удивляется тому, как он поливал на гитаре.

- Ну, есть чуть-чуть, да. (смеется)

- Слушай, поливал-то ты здорово, но учился не на музыканта?

- Я изначально учился на программиста, но у меня был совершенно конкретный момент, когда надо было или вот туда, или вот сюда. И тогда я пошел учиться на музыканта. Но, поскольку я не заканчивал музыкальную школу, а в советские времена и во все вот эти времена было невозможно поступить в музыкальное училище без музыкальной школы, я пошел учиться к частному педагогу. И я до сих пор безумно счастлив, что получилось именно так. Я учился у великого педагога и вокалиста Марины Алексеевны Кикиной, которая, в общем, из меня музыканта и сделала.

- Но ты же попал в уже в такую, не знаю, профессиональную, непрофессиональную, но довольно известную, концертирующую группу «Арамис» еще задолго до «Николы Зимнего»?

- Ну как? «Никола Зимний» существовал как-то сам по себе с 91-го года, а потом я попал в «Арамис». Что не случись, все как-то случайно получается. Я просто приехал к своему приятелю, к сожалению, ныне покойному, Женьке Сидорову, он работал барабанщиком у Саши Айвазова. Он мне позвонил, сказал: «Слушай, приезжай. У нас тут в ГЦКЗ «Россия» концерт, приезжай, просто потусуемся». Я приехал, и тут как раз лидер «Арамиса» тогдашний, Николай Ким, подошел и говорит: «А ты кто?» Я говорю: «Я - гитарист». Он говорит: «О! Я как раз гитариста ищу. Может, поработаем?». Я говорю: «Ну, давай попробуем, конечно». Он говорит: «Ну, я хочу, чтобы гитарист такой был гитарист. У меня песни такие, достаточно попсовые, а мне бы хотелось, чтобы человек играл все-таки какой-то рок-н-ролл». Я говорю: «О! А давай!»

- То есть ты в поп-проект, а это же был поп-проект?

- Абсолютно, абсолютно.

- То есть, ты в поп-проект привносил какую-то рок-н-ролльность?

- Будем говорить так: ну, во-первых, до меня там был Венгеров, гитарист Аллы Борисовны Пугачевой.

- Ничего себе!

- Ну, так, на минутку, да. То есть, я пришел прямо вслед за ним. Когда я пришел в коллектив, это надо было все снять. Я чуть с ума не сошел, честно говоря, потому что гитарист он был гениальный совершенно. И я пытался, да, когда мы играли вживую, что-то такое добить рок-н-ролльное, потому что я понимал, что и вокалист. Он сам по себе не так чтобы попсовый человек, у него любимой группой был Slade. То есть, он был рок-н-ролльщиком где-то в глубине души, но при этом он пел «Девочка ждет, мальчик не идет», вот это вот все.

- Слушай, какое огромное количество людей, которые воспринимаются нами как поп-исполнители, поп-группы, на самом деле, в душе, любят другую музыку.

- Ну да, а почему бы нет?

- Ну да. Ну, блин, получается, что музыка, которую любят, она не кормит.

- Ну, когда как. А потом, ты иногда делаешь музыку, которая кормит, вот той, самой любимой. Вот что-то добавляешь такое.

- Вот это - счастье, когда ты занимаешься именно любимым делом и любимой музыкой.

- Вот, знаешь, что хочу тебе сказать? В свое время Валентин Лёзов - гениальный бас-гитарист, лучший, наверное, в России, которого я видел - его журналист, по-моему, из «Московского комсомольца» чуть ли не попрекнул, что «работаешь-то у Олега Газманова». И Валя очень правильно ответил, будучи, действительно, гениальным музыкантом, сказал: «Ты знаешь, я считаю, что он великий поэт. Поэтому я с ним работаю, мне с ним в кайф». Если послушать, что Лёзов делал для Газманова, а Лёзов реально великий музыкант, человек, который на бас-гитаре играл «Полет шмеля», ты с ума сойдешь. И просто вот человек добавлял, да, может быть, к вот такому, нехитрому, как принято говорить, творчеству, что-то свое, такое вот, рок-н-ролльное.

- Если человек творческий, то он, конечно, будет добавлять.

- Само собой.

- Как все-таки у «Николы Зимнего» судьба складывалась? Как вообще состав этот получился? Ты уже сказал, что он как бы непрофессиональный, да? Но, тем не менее, вы же довольно активно им играли, довольно активно выступали?

- На самом деле, ты знаешь, самый первый состав коллектива, это были не столько профессионалы, сколько друзья. Мы все родились в одном районе Москвы, на Юго-Западе. К счастью или сожалению, скорее, к сожалению, нас всех объединяло вот это, чисто человеческое что-то. К сожалению, среди нас не нашлось никого, кто бы профессиональное поставил выше человеческого, и мы были такой веселой тусовкой друзей, которые что-то там играют. Впоследствии, когда я более профессионально занялся музыкой, чем на тот момент, когда у вас на радио «Ракурс» играли и так далее, я понял, что да, наверное, профессиональное должно быть выше личного.

- Тот концерт, 96-го года, это как раз еще состав друзей?

- Абсолютно, да. Это состав друзей. Ну, один из этих друзей был мной уволен из коллектива в аэропорту. Это вот как раз скрипач и исполнитель на губной гармошке – Гена Лаврентьев. Причем, я знаю, сейчас он известный музыкант. Ну, это был вот единственный человек. А так был Максим Борисевич – бас-гитарист, был Илья Береснов – барабанщик, был Юра Проскуряков, к сожалению, ныне покойный, ну, так случилось.

- Ну, давай послушаем еще одну вещь, которая звучала в 96-м.

- Давай-давай.

- Ну, вот такая вещь, «Сто сорок по шоссе», очень бодрая, динамичная, как и положено, когда по шоссе 140 жмешь. Ты определял, насколько помню, жанр, в котором вы играли – это и кантри, это и блюз, это и рок-н-ролл. Ну, то есть, вы были достаточно в этом смысле всеядны?

- Ну, не без того. Я бы не сказал, что это я определял. Мы как-то были все вместе все время. Любой из участников коллектива мог прийти и сказать: «А давайте вот это зафигачим». Это было нормально абсолютно.

- Для блюза использование скрипки не вполне традиционно, а для кантри это уже совсем другая история. Какой-то крен, уклон в сторону кантри, он все-таки был?

- Дело в том, что для блюза, на мой вкус, нам не хватало мозгов. А кантри – это было весело, это было смешно, это было прикольно. И это было наше. То есть, мы были такие смешные ребята, которые могли выйти, я могу сказать, что был такой случай, когда мы на каком-то концерте, по-моему, это было перед каким-то Новым годом, вышли и сыграли какую-то песню, не помню какую, из «Иронии судьбы». И мы сыграли ее в стиле кантри. И это был такой прям кантри-кантри. А! «Если у вас нету тети», точно!

- А она, кстати, хорошо ложится на кантри.

- И она легла, как к себе домой. Понимаешь, мы сыграли кантри «Если у вас нету тети»?

- Я думаю, зал должен был быть в восторге.

- Я уж не помню, был ли зал в восторге. (смеется) Но, наверно все было нормально. Во всяком случае, у нас было вот такое понимание этой песни. Понимаешь, мы к кантри были намного ближе, потому что мы были ребята такие, очень простые. Музыкально простые.

- У вас же, по крайней мере, на этом концерте, я думаю, что и на других, сочетались и свои вещи, и кавера?

- Да.

- Принципиальна вот такая позиция? Почему бы не играть только свое? Или почему бы не играть,  я не знаю, только классику кантри, ритм-н-блюза?

- А я тебе объясню, почему не играть только свое. Потому что это не продалось бы. Нас просто не взяли бы. Тогдашний клубный формат концертов предполагал, что ты какое-то количество каверов играешь, тогда тебя пускают на сцену. А играть только кавера - а тогда на фиг это вообще?

- А репертуар большой был?

- Да, приличный. Полтора часа своих авторских вещей могли сыграть в любую минуту. Все равно, понимаешь, для меня всегда, при всем моем уважении, симпатии, к всему, что мы делали, разбирая кавера, все равно для меня кавера были неким обременением. Ты просто должен это делать. Но, конечно, я всегда хотел петь свое.

- Ну, давай мы сейчас послушаем «обременение». Кавер, который вы исполняли.

- Давай-давай. (смеется)

- Я думаю, тебе должно быть интересно, как это прозвучит, и что это прозвучит. Oh Baby (What You Gonna Do).

- Ну, вот такая вот вещь. Николай Михеев у нас в гостях, смеется, вспоминая вот этот концерт 96-го года и вот этот вот кавер. Хотел тебя, знаешь, о чем спросить? Как вы выбирали вещи, вот эти чужие классические кавера, которые в результате играли?

- У нас выбор был такой, двоякий, я бы сказал. Ну, просто было желание что-нибудь сыграть, вот ты услышал, тебе понравилось, «ах ты, господи!». Это знаешь, из серии «мне понравилась эта песня, и я решил ее написать». Конечно, это было. Плюс ко всему у нас был продюсер, Петр Волков, который тогда продюсировал параллельно с нами «Дискотеку Авария».

- Ничего себе!

- Вот он нам все время подсказывал: «Ребят, давайте вы вот это сыграете». Мы играли что-то там из фильмов Тарантино.

- Слушай, но вот эта вот вещь, я почему вопрос задал, потому что это не рок-н-ролльный стандарт, это не блюзовый стандарт.

- Абсолютно.

- Это довольно такой, глубоко запрятанный, классный номер Ронни Хоукинса. Вообще, мне кажется, мало кто знает о таком человеке.

- Я вообще офигел, когда ты мне это поставил, потому что я об этом не помнил вообще.

- Но выбор, мне кажется, отличный. Потому что для клубного концерта - это отличная вещь.

- Согласен.

- А вы же в «Табула Раса» были что-то вроде резидентов?

- В «Табула Раса» мы были прям мегарезидентами. Мы там играли раз в месяц, и был такой эпизод, когда ко мне подошел человек и сказал: «Знаете, ребята, я уже не первый раз вас слышу, и, черт возьми, вы мне дико нравитесь». – «Хорошо, окей, а ты кто?» – «Я – актер. Меня зовут Александр Семчев». Вот так мы с Сашей Семчевым и познакомились. (смеется)

- Класс! В «Табула Раса», кстати, была такая публика, мне кажется, очень продвинутая?

- Да, да. Там, во-первых, была  очень продвинутая публика, во-вторых, там была офигенная атмосфера всегда. То есть, там как-то было очень спокойно. Единственное, нас там пытались зарезать, но это пустяки.

-Ну, мы вот сейчас с тобой здесь, значит, все - слава богу.

- Ну да, я же здесь сижу, живой и здоровый.

- В каких еще клубах выступали?

- Сереж, если я сейчас начну перечислять…

- Хорошо, в каких еще клубах, кроме «Табула Раса», тебе больше всего нравилось выступать? Вот любимые?

- Больше всего нравилось… а-а-а, «Би Би Кинг» - офигенно было. Вот там было прям мега. Там первый удар по рабочему барабану - и народ взрывался. Вот это было. Если честно, больше всего нравилось тогда работать именно в клубах, где собирались экспаты, иностранцы.

- Ну, они понимают эту музыку хорошо.

- Дело не в этом. Понимаешь, когда ты выходишь на русскую публику, они на тебя так смотрят, мол «ну, давай, покажи, что ты там можешь-то, дружище», а эти были готовы радоваться. Понимаешь? И вот это их состояние, оно давало огромную просто энергетику. Ты начинаешь играть, я не знаю, условно, Johnny B. Goode - и им в кайф! И им вообще Johnny B. Goode - все! Вот в тех местах, где собирались иностранцы, тогда было приятней всего работать.

- Свои вещи записывали?

- Само собой, конечно. У нас было какое-то вот такое огромное желание что-то такое впустить, и в 2003 году мы выпустили альбом.

- А вот эти-то вот ранние вещи, которые мы сейчас слушаем: про текилу, про шоссе, вот сейчас про несколько дней будем слушать?

- Нет, мы ничего с ними не делали. И ты знаешь, я считаю, что очень правильно поступили. Те вещи, когда мы пытались соответствовать вот этому стилю «текс-мекс», это не было тем, что нам самим внутренне соответствовало. Это просто была попытка соответствовать стилистике.

- А стилистика в некоторой степени с концертными площадками связана?

- Конечно. Когда мы перестали это делать в начале 2000-х,  когда мы записали, вот в первую очередь, песню «Немного пьяный», все встало на свои места, все стало понятно абсолютно.

- Ну, давай мы уже как раз будем вот к этим годам подбираться. Ну, еще одну вещь послушаем сейчас с концерта на радио «Ракурс», она называется «Несколько дней».

- Ну, вот такая вещь, она называется «Несколько дней». У нас в гостях Николай Михеев, мы слушаем концерт группы «Никола Зимний». 96-й год, лето, июнь. Николай, вот мы послушали до этого про кактус и текилу, послушали про шоссе. Это вот была такая атмосфера вестерна, Дикого Запада, а тут все как-то немного по-другому, романтичнее.

- Так, и?

- Почему такая вот разница?

- Ну, наверное, потому, что это правда. Ну, как-то вот так история из жизни небольшая.

- Правдивая история?

- Да.

- Ну вот, мы как раз добрались до момента, как ты сказал, вы начали уже писать альбом, 2003 год. Ты сказал, что немножечко изменилось внутренне ощущение. Вы стали делать то, что, наверное, хотелось делать?

- Ну, я тебе скажу так, что изменилось вообще все. Изменилась внутренняя структура коллектива, изменился поход к материалу. А потом мы еще и начали работать с Сашей Кушниром, который на тот момент стал, пусть ненадолго, нашим промоутером.

- Это как раз в этот момент из «Николы Зимнего» получилась группа NZ?

- Да. Это была идея Кушнира. Он мне это присоветовал. Причем, я согласился только по одной причине, он сказал: «Послушай, все же говорят «Никола Зимний» и тут же слышат какой-то призвук русского шансона».

- Да?

- Ну, так и было, да.

- Я вот не слышал, например, этого призвука в названии группы.

- Вот ты один и не слышал. Ты был единственным человеком. (смеется) Кушнир сказал: «Но ты понимаешь, когда говорят «группа «Никола Зимний», песня «Немного пьяный»?». Соответственно, я сказал: «Окей, хорошо, что ты предлагаешь?» Кушнир мне сказал: «Давай, пускай это будет называться NZ».

- Ну, вот это решение, как ты считаешь, помогло на том этапе?

- Оно ничего не изменило, абсолютно. Единственное, что помогло реально, круто, по-настоящему помогло нашему проекту – это песня «Немного пьяный». Я буквально до общения с тобой, за два-три месяца, наверное, решил посмотреть в интернете, а что, вообще, это такое. Я понял, что у нее, у этой песни, очень много клипов, которые нарезали люди, которые не имеют отношения ни ко мне…

- То есть, на эту песню нарезали клипы люди просто по собственному желанию?

- Да. Причем, главными героями были Цыганов, Бред Питт, Джонни Депп, еще кто-то. Там вообще до фига. Я посмотрел, сколько людей посмотрело и послушало эту песню.  Это сотни тысяч людей. Без всякого пиара, без всякой рекламы, без единого вложенного рубля.

- Ну, значит, мы должны сейчас эту песню послушать.

- Придется, похоже.

- А дальше, а дальше мы еще поговорим, и о ней, и об альбоме 2003 года. Ну, и еще много о чем.

- «Немного пьяный», группа NZ и Николай Михеев на сей раз уже. Коль, но это же хит?

- Смею надеяться, да. Судя по сотням тысяч просмотров в интернете - да.

- А с альбомом-то что тогда получилось? Как-то он не пошел широко?

- Альбом назывался «Тату», по названию одной из песен. Не пошел он потому, что, называя вещи своими именами, был бездарно организован промоушен.

- Но вроде бы Кушнир?

- Вопросы к Кушниру. Я (смеется) приехал в офис к Кушниру, сказал: «Послушайте». Я-то вел себя нормально и спокойно, но, когда увидел его глаза, совершенно обезумевшие, понял, что я его обидел. Я пришел и сказал: «Александр, знаете, все последнее время я думаю об одной теме: а не зря ли я вам отдал свои деньги?» Вот когда я увидел его глаза, понял, что он очень обиделся. Потом, когда я впоследствии оценил результаты работы с Кушниром и его компанией, я понял, что да, я зря отдал ему свои деньги.

- А альбом-то вышел в итоге на носителях?

- Нет, альбом, конечно, вышел на носителях. Его продавали, его покупали, все это было. Просто, к сожалению, менеджмент, который выход этого альбома сопровождал, не дал возможности этому альбому прозвучать.

- Досадно. И после этого какая-то пауза началась в группе NZ? Или все продолжалось, но без записи новых вещей?

- Нет, была очень короткая пауза. Потом я начал уже с новыми музыкантами записывать новые песни. Был очень хороший аранжировщик Володя Резунов. Он сейчас, насколько я понимаю, в Ростове находится. Были другие музыканты. Сейчас я активно сотрудничаю с Эдуардом Хрипуновым, бывшим гитаристом Николая Носкова. И мы с ним плотно общаемся как музыканты, и при этом, когда человек мне говорит, что у него любимый писатель Чехов, я понимаю, что это мой человек.

- А скажи, ведь какие-то твои записи еще Юра Крашевский аранжировал?

- Вообще, на самом деле, весь альбом 2003 года, многие вещи 2008-го, Павел Чумаков и Юра Крашевский аранжировали. Потом, не соврать, в 2018-м, в конце года, меня попросили записать альбом для нашей Олимпийской сборной, которая улетала на Олимпиаду в Пхенчхан. И, соответственно, я сразу же позвонил Чумакову и Крашевскому, и сказал: «Ребята, давайте сделаем».

- А ты знаешь, что Юра Крашевский и Павел Чумаков работали как раз в той студии, в которой проходили концерты на радио «Ракурс»?

- Теперь я это уже вспомнил, теперь у меня все срослось. (смеется)

- А возвращаясь к альбому 11-го года и как раз той вещи, которую мы хотим послушать  - «Мы поссорились с сердцем», на тот момент, какие идеи это были, как это прозвучало, где выпускалось?

- Мне просто всегда были интересны люди - герои песен моих, чужих - люди на грани отчаяния. Тут вот я поймал какую-то такую историю, когда человек за грань отчаяния переступил. Все, он поссорился с сердцем. Мы потом сделали клип. Мне показалось, что правильным будет, если этот клип будет из замечательной картины «Однажды в Америке». Вот тебе уже прямо так плохо, что сейчас сдохнешь.

- Давай послушаем.

- Давай.

- «Мы поссорились с сердцем», группа NZ. Николай Михеев у нас в гостях, подкаст «Живьем. Четверть века спустя». Ну, на разрыв аорты, как говорят люди.

- А как еще-то? Иначе и творчеством заниматься не стоит, нет?

- Да, ты прав, конечно. Я тебя хотел спросить о той части твоей жизни, которая связана сейчас с «Динамо». Я так понимаю, что ты же практически, не то, что голос «Динамо» - ты музыка «Динамо» сейчас?

- Ну, во-первых, в «Динамо» музыки-то очень много. И многие люди пишут что-то интересное и пишут, действительно, хорошо. Да, мне случилось писать для «Динамо» немало. Ну, а как ты хочешь? У меня папа родился в Петровском парке. И первый раз на матч с «Динамо» я попал, когда мне было 5 или 6 лет. Когда мы были маленькие, была вот эта идеология коммунистическая, и вот кто такие Карл Маркс и Фридрих Энгельс я еще не знал, а вот кто такие Лев Яшин и Александр Мальцев я уже знал. Вот и все.

- «Динамо» пришло к тебе, или ты пришел к «Динамо», я имею в виду, вот в этом союзе?

- Ну, во-первых, я со своими коллегами по NZ пошел работать в «Динамо», помогая клубу делать предматчевые и матчевые шоу. Был такой момент, когда один человек, звали его Вадим Васильев, я его, к сожалению, очень давно не видел, он сказал: «Слушай, вот есть такая песня замечательная, а слабо вам кавер написать? Вот все то же самое, но про «Динамо»?» - «Ничего себе! Нам слабо?! Сейчас тебе!» И мы записали. Сейчас эта песня является гимном хоккейного клуба «Динамо». Она называется «Вперед, «Динамо»! Мы с тобой!» Мы делали это вроде как по приколу, но делали очень внимательно и очень старательно. Потому что «Динамо» не было для нас какой-то чепухой, над которой можно было постебаться, пошутить. Нет, это была очень серьезная тема. Мы относились к этому как к очень тонкой ткани, которую рвать нельзя и нарушать нельзя. Ну, мы все вместе пришли в «Динамо» работать. Ну, для меня это было…

- Ну, для тебя это было органично сразу, это понятно.

- Вот. И ребята тоже, они очень легко для себя это приняли, и для них это тоже стало свое.

- Ну, ты же не одну динамовскую песню написал? Я так понимаю, там же много? Ты как-то изучаешь, например, опыт западных песен в поддержку тех или иных клубов, команд?

- Нет, я ничего не изучаю. Когда московское «Динамо» вернулось свой на стадион в Петровском парке после 10 лет реконструкции, я записал песню «Вот мы и дома». И эта песня без всякой рекламы, без всякой поддержки, без ничего вообще собрала за, по-моему, полторы недели около 30 тысяч просмотров в интернете. Мы просто вот так вот выбросили клип, сказали: «Ребята, вот мы и дома». Зачем мне что-то изучать? Пускай они меня изучают.

- Ну, давай вернемся к концерту на радио «Ракурс», на который мы здесь собрались - «Никола Зимний», 96-й год. И еще один кавер мы послушаем. И это,  кстати, исполнение, забегая вперед, скажу, мне очень понравилось.

- Вот такой вот кавер на Гэри Мура. Он очень бодрый, очень зажигательный. Вот мне хотелось как раз из тех каверов, что вы играли, выбрать такие, более двигающиеся. Мне нравится.

- Ты знаешь, честно говоря, даже мне понравилось. Хотя это все так юношески несовершенно. Мы еще играли, я помню, еще одну вещицу - «Ай вокен»(?), очень ее любили исполнять на концертах. Но, видимо, в этом концерте ее не было.

- В этом ее не было, да.

- Это кайф невероятный. Я до сих пор слушаю, естественно, в исполнении Гэри Мура (смеется), а не в своем. Кайфовая вещь невероятно.

- Ну, видишь, у тебя спектр этих каверов получается довольно широкий.  От Гэри Мура, «Дайер Стрейтс» вы у нас на концерте играли, через «Криденс» к каким-то таким сильно древним блюзовым делам. Очень разнообразно.

- Потому что у меня не было границ. Понравилась тебе песня – да иди и спой.

- Продолжаешь слушать музыку сейчас?

- Разумеется, да.

- Ну, просто бывают люди, знаешь, говорят: «Я - музыкант, мне моей музыки хватает».

- Не-не-не-не, я сейчас как раз слушаю. Причем, вот в данный момент я как раз три коллектива слушаю, большие концерты, которые я послушал за последнее время – это абсолютно мегалюбимейший мной Рэй Смит, это «Зи Зи Топ», который я слушаю вот просто кругами, сколько угодно могу, и Марк Нопфлер.

- По сути, по сути, ты в том же концептуальном направлении музыки?

- Ну да, сказать, что я начал слушать кей-поп – это вряд ли.

- А правда, что тебя в «Динамо» Блюзменом называют?

- Да, правда. Чистейшая.

- Ты как к этому относишься? Как к комплименту?

- Дело в том, что, по сути, «Блюзмен» - это самоназвание мое в динамовской тусовке, и я себя сам так назвал. Причем, когда я так себя назвал, один из тогдашних динамовских авторитетов сказал: «Я знаю, кто это - Николай Арутюнов». (смех) Я говорю: «Так, минуту. Колю Арутюнова я знаю лично, но он – не я». Поэтому я абсолютно нормально к этому отношусь. Меня уже лет 20 как в динамовской тусовке знают как Колю-блюзмена, и я - совершенно нормально.

- И слава богу. Что ты сейчас делаешь с точки зрения музыки? Какие у группы NZ и у тебя лично сейчас дела?

- Смотри. Во-первых, я сейчас немножечко пишу музыку для кино, и надеюсь, что это получится. Будем посмотреть,  как говорят в Одессе. Самый большой, вот самый главный для меня проект, такое бывает, когда ты иногда пишешь песню за несколько минут, а иногда ты ее пишешь несколько лет. Вот для меня такой песней оказалась вещь, которую я сейчас готовлю к выходу, и надеюсь ее записать в ближайшее время. Это песня, которая для меня определяет вообще все то, что я делаю, все то, что я ощущаю как музыкант. Эта песня называется «Последние герои Ремарка». Мы несколько раз ее играли на концертах, я очень рад той реакции, которую мы увидели у людей. «Немного пьяный» – очень многие люди говорили: «Да, это прям про меня». Или, если это девушки, они говорили: «Это прямо про моего любимого человека». А «Последние герои ремарка» - это финал «Немного пьяного». Вот что случилось через 20 лет. Причем для меня это очень важный момент, потому что такая история: как ты вот с этим чучелом собираешься какие-то отношения строить, потому что это невозможно абсолютно. А «Последние герои Ремарка» - это для меня единственно возможный счастливый конец истории «Немного пьяного».

- Значит, будем ждать. Николай, спасибо тебе, что сегодня вечерком нашел время прийти. Мы в довольно такое, не то чтобы позднее, но уже глубоко вечернее время, такой притушенный свет, мне кажется, что получился очень приятный разговор.

- Да-да, все так.

- Слушай, я хочу сделать вещь, которую мы обычно делаем после, когда уже микрофоны выключены. А я вот сейчас подумал: а почему бы это не сделать сейчас?

- Так-так, мне уже интересно.

- Вот это, это, оригинальная запись твоего концерта. Коробочка такая, не очень презентабельная, но это ровно та самая лента, которую мы сейчас слушаем.

- Господи, боже ты мой, Серег! Спасибо, мой родной! Спасибо! Ну, я прямо не знаю, что тебе сказать. (смеется)

- Это, мне кажется, главный сувенир, который ты сегодня из этой студии принесешь.

- Ну, это правда, это вот подарок через четверть века. Это совершенно невозможная вещь. Спасибо, Сереж! Спасибо большое!

- Мы будем заканчивать сегодняшний выпуск подкаста еще одной вещью вот с того концерта, который сейчас держит в руках Николай. Вещь будет называться «Экспресс на Колорадо-Спрингс».

- О-о, была такая.

- Снова мы в этом вестерне, снова то ли мчимся на лошадях, то ли поезда грабим.

- Безусловно.

- Спасибо тебе еще раз! Спасибо большое, удачи и творческих узбеков, как говорят у нас на радио «Ракурс», чтобы они тебя не покидали.

- Спасибо!