Выпуск #12 "Союз Коммерческого Авангарда" (С.К.А.)
- Добрый день! У микрофона Сергей Рымов, и мы начинаем очередной выпуск подкаста «Живьем. Четверть века спустя». В этом подкасте мы слушаем живые концерты 90-х годов, которые проходили на радиостанции «Ракурс». В этих концертах принимало участие огромное количество очень интересных музыкантов. Самые разные жанры, совершенно невероятные составы. И сегодня мы будем слушать, как мне кажется, один из самых необычных концертов. «Союз коммерческого авангарда», Николай Рубанов у нас в гостях. Николай, приветствую! Добрый день!
-Добрый день!
- Сразу хотел спросить, 97-й год – это, по сути, самое начало проекта «Союз коммерческого авангарда»?
- Да.
- Как собрался, что это была за идея, откуда взялся этот проект и это не очень обычное название?
- Все очень просто. Сидели мы в бане с Михаилом Бердниковым, вокалистом. Сидишь в бане паришься, потеешь, вместе с потом появляются какие-то мысли. И родилась мысль: что же мы тут сидим, все вокруг звучит, грохочет, а мы ничего не делаем? И после такой позитивной мысли, мы подумали, что надо бы что-то сделать, создать какой-нибудь коллектив, музыка которого делала бы нашу жизнь лучше. И дальше, как правило, любой коллектив начинается с того, что ему придумывается название. Программа заложена…
- Как корабль назовешь, так и поплывет.
- Да. Некий идеологический смысл существует всегда в названии. Со стороны это может звучать совершенно непонятно. Ну, группа «Факел», группа «Пламя». И вот в процессе словесной комбинаторики появилось словосочетание «Союз коммерческого авангарда».
- Это прямо в той же бане произошло или уже позже?
- Ну, в принципе, там же. Дело в том, что, на самом деле, мы до этого учились, несколько ранее, в 80-х годах, в ЛГУ на физическом факультете, и я, и Михаил. Тога у нас был студенческий коллектив под названием «Пчелы и геликоптер». Если быть еще более точным, это большой инструментальный дуэт неортодоксально-синкопированного джаза «Пчелы и геликоптер». И, собственно, деятельность этого коллектива мы решили продолжить уже как бы вне стен университета, и уже по-настоящему, по-серьезному.
- И уже с новым названием, с новой концепцией.
- Ну, потому что там никакой логической связи не было. То был студенческий коллектив, а это уже коллектив на то время взрослых людей, мы такими себя тогда считали.
- Ну, я думаю, что так и было. Давай сразу слушать концерт. Мы договаривались, что заранее ты его не слушаешь, вспоминаем прямо по ходу дела, как это звучало. Вперед, ну и дальше будем обсуждать.
- Поехали.
- Группа «Союз коммерческого авангарда», мы в подкасте «Живьем. Четверть века спустя» разговариваем с Николаем Рубановым. Как называется вещь?
- Вещь называется Brass Hop. Структурно, вообще, это очень простая композиция. Здесь несущая конструкция - это вот этот рифф, который играется на протяжении всей песни. Такая, очень мощная цитата из очень большого среза популярной музыки тех времен. Потому что этот рифф только ленивый не использовал, в разных контекстах, начиная от Майлза Дэвиса и заканчивая бесконечными хип-хоп артистами. Это просто дань времени.
- Вот ты уже упомянул, что вы с Михаилом Бердниковым, грубо говоря, в бане все это затеяли, но вы ведь не только в «Пчелах и геликоптере» до этого сотрудничали, была тоже группа «Время любить» в 80-е годы?
- Да, «Время любить» тоже был коллектив достаточно забавный. Он был создан с очень утилитарной целью – зарегистрироваться в ленинградском рок-клубе и иметь право получать проходки на концерты этого самого ленинградского рок-клуба.
- То есть первично было не играть музыку, а участвовать в движении?
- Музыку мы играли и без этого коллектива. Группа «Время любить» входила почти полным составом в коллектив под названием «Выход» с Сергеем Селюниным. И, собственно, разница была в том, что менялся вокалист: пел Сергей Селюнин – это был «Выход», а когда пел Михаил Бердников – это была группа «Время любить». Она начиналась с такого, очень задорного электро-акустического проекта. Там были самодельные электрические барабаны, драм-компьютер, прибор, сделанный конкретным человеком, и у него был уникальный звук. И устройство работало очень замечательно, но как любое устройство, которое делалось в то время, в какой-то момент сломалось окончательно, и, в конце концов, появился барабанщик. И в какой-то момент группа «Время любить» стала уходить в такой, ну, ни хэви-метал, но стала играть все тяжелее и тяжелее, и для меня, как саксофониста, становилось все меньше пространства. Это сейчас есть большое количество коллективов, которые играют тяжелую музыку и используют духовые, а тогда все было немножко по-другому. Тут меня позвали в «Аукцыон», и я группу «Время любить» окончательно покинул.
- Николай, а вообще, саксофон - это твое собственное желание, в свое время учиться на саксофоне, или тебя просто отдали родители?
- У меня была непрямая дорога к саксофону. В какое-то время я играл на фортепьяно, в какой-то момент я начал играть на банджо, потом, естественно, как всякий длинноволосый студент, играл на блок-флейтах всевозможных, потом мне попалась губная гармошка. И как-то, после какого-то из концертов, друзья мне сказали: «Ну, на гармошке у тебя получилось очень здорово, наверное, и на саксофоне получится».
- Немножко разные инструменты же?
- В принципе, нет, это язычковые инструменты. Там элемент, который извлекает звук – это язычок. Просто в губной гармошке их много и они металлические, а у саксофона трость – она одна, но, в общем, есть общая специфика. И я просто какое-то время походил к отдельно взятому саксофонисту. Потом он мне сказал: «Ну, я тебе все показал, дальше все грабли твои. Дальше – сам». И вот как-то это все пошло-пошло… Физик из меня не получился.
- Да и слава богу. Но вот ты уже сказал, вы сидели в бане, и вроде бы как: «Чего мы ничего не делаем, надо делать музыку», но к этому моменту ты же очень плотно и довольно долго работал в «Аукцыоне»?
- Ну да. Ну, просто у меня были какие-то свои собственные идеи, которые хотелось реализовать. Потому что любой коллектив – это сообщество. В хорошем коллективе каждый приносит свои идеи, и потом из них лепится что-то ценное. И при этом, естественно, происходит очень жесткая селекция, и очень много идей просто не проходят отбор. А они как бы все равно висят, и их хочется реализовать.
- Какие это были идеи? Что вы с Михаилом заложили в ДНК, грубо говоря, «Союз коммерческого авангарда»?
- Это очень сильный упор на импровизационную составляющую. Фиксированная часть программы, она только является поводом для того, чтобы играть свободно и весело.
- Двух одинаковых выступлений нет, естественно?
- Поначалу композиции были довольно жесткими структурно, поэтому формально выступления были похожи друг на друга. Ну, по той причине, что были композиции с одинаковыми названиями и так далее. Дальше все это развивалось и развивалось, там уже не было формальных композиций вообще, это был некий поток музыкального сознания.
- Ну, давай тогда еще одну вещь послушаем. Это ведь ранний 97-й год, апрель 97-го, тогда еще структуры были?
- Да, да, да. Это же, собственно, 97-й год. Первый же состав был вообще всего три человека, и звуковой процессор, который выполнял роль барабанов. А в этом составе уже живые люди.
- Кроме тебя и Михаила, кто еще?
- Ну, здесь играет Михаил Коловский…
-Туба?
- Да. И вот мне надо еще послушать внимательно, потому что тогда у нас была большая текучка. Скорее всего, это Катя Федорова на барабанах и Илья Разин на бас-гитаре.
- Ну, вот давай послушаем следующую композицию и как раз, я думаю, можно будет уже с составом определиться, кто же тогда был на радио «Ракурс» за двойными стеклами.
- Состав я указал верно. Потом еще в группе играло какое-то количество гитаристов.
- Здесь еще нет, по-моему, гитары?
- Здесь нет, да.
- Но бас есть уже?
- Да.
- То есть и туба, и бас?
- Туба, бас. Коллектив может выглядеть как угодно в студии, но для живых концертов ритм-секция нужна реально. Бас и барабаны очень трудно заменить электрическими приборами.
- А туба, соответственно, она тоже не меняет бас?
- Михаил, он как раз солист.
- Не на ритме?
- Да. Основной нашей идеей было то, что люди должны играть свободно. Необходимость играть фиксированные партии, чисто функционально – это удел многих музыкантов, мы попытались предложить другую альтернативу. Но, к сожалению, барабаны и бас - это такие инструменты, которое вынуждены играть циклические структуры. (смеется)
- Вот эта вещь как называлась, кстати?
- Я вот так ее сейчас, с интересом прослушал, и вот так, навскидку, вспомнить не могу.
- Были какие-то программы? Или были какие-то отдельные вещи? Вот как строилась музыка, из набора композиций или, грубо говоря, сегодня у нас программа вот на какую-то тему?
- В то время это был набор композиций, который постоянно расширялся. Так мы играли очень долгое время. В какой-то момент этих композиций стало больше, чем требовалось для одного концерта. А потом произошел очень интересный качественный скачок, мы очень много репетировали и дорепетировались до настоящего психического срыва. Потому что я не мог объяснить, чего я хочу, но чувствовал, что это чуть-чуть ниже той планки, до которой мы можем дотянуться. Остальные участники просто взбесились, потому что было непонятно, куда этот процесс ведет. Потому что это как бы циклическое переигрывание композиций в замкнутом помещении. И формально все было нормально, и только один человек хотел чего-то невыразимого. И мы жутко разругались. И после этого, это произошло очень естественно, на Пушкинской, 10 мы сыграли импровизационный концерт, и оказалось, что это очень убедительно. И после этого мы свою программу фиксированную оставили в прошлом.
- Ну, и здесь ведь тоже, в концерте 97-го года, импровизаций хватает?
- Да. Ну, собственно, структурно тут все безумно просто. Это некая начальная сигнальная фраза, которая повторяется в конце и где-то в средней части, ну, просто для создания структуры, а дальше идут импровизации участников. Совершенно джазовый подход, хотя это не джаз.
- Это авангард?
- Честно говоря, это и не авангард, потому что все было очень фиксированно. Но на то время все соглашались, что это очень необычно.
- Аббревиатура С.К.А. – она сознательно так получилась? Потому что я не знаю, мешало вам это или нет? Ска – это же определенный музыкальный стиль, на что-то настраивает.
- В то время это очень веселило, потому что СКА – это «Спортивный Клуб Армии».
- Тоже, кстати, да.
- Ска – это музыкальный стиль, и было очень весело беседовать с какими-нибудь арт-директорами. Они говорили: «Ска? У нас вот тут будет вечер, посвященный Бобу Марли». И когда дальше начиналось объяснение, что это не совсем музыка ска, многие даже обижались. Ирония в названии, она кое-кого раздражала. Но, в принципе, да, это была такая сознательная провокация. Точно также как «коммерческий авангард», это, в общем, бессмысленное сочетание.
- Оно не просто бессмысленное, оно совершенно парадоксально-абсурдное.
- Да, но зато название запоминалось практически сразу. И это играло правильную роль в тогдашней истории.
- Немного, может быть, немного, по звуку с «Двумя Самолетами» можно было бы сравнить. Хотя у них нет импровизационного подхода, но, тем не менее, есть какой-то вот этот вот задор, как ты правильно сказал. Задорная ведь музыка тогда, в 97-м году была.
- Собственно, мое впечатление сейчас, когда много лет прошло, что мы немножко опередили время. Играли весело и задорно, но было очень трудно найти место для такого коллектива. Именно по той причине, что это уже не был такой, стопроцентный рок, с вокалистом и разрыванием тельняшки на груди, говорением правды и так далее. Инструментальная музыка России, к сожалению, всегда в роли пасынка или нелюбимой дочери. Это что-то такое «ну да, конечно, захотелось поиграть», но что это такое, никто не понимает. Единственный коллектив, в котором я участвовал, и у которого все получилось - это группа «Джунгли». Это был инструментальный состав, и он был в свое время и на своем месте находился.
- А есть вот еще, я прочитал в фейсбуке, сравнение «Союз коммерческого авангарда» и «Поп-механики» курехинской. Вот как бы ты сказал, есть здесь, что сравнивать?
- Честно говоря, это очень такая, большая натяжка. «Поп-Механика» - это оркестр, где участвовало очень много народа…
- Тебе, кстати, не довелось поучаствовать?
- Я один из немногих музыкантов, который ни разу не участвовал в концертах «Поп-Механики». Был такой замечательный концерт, «Скиф №1», фестиваль памяти Курехина, который проводился в Нью-Йорке. На этом фестивале выступал дуэт Николай Рубанов - Александр Емельянов, и Емельянов тоже ни разу не играл в «Поп-механике». Они с Курехиным долгое время дружили, потом долгое время не дружили, потом перед смертью Курехина они опять помирились. И вот был такой дуэт, который по-своему уникален: два человека, которые могли бы играть в «Поп-Механике», но не играли ни разу.
- Но само сравнение так, с натяжкой?
- Честно говоря, никакой связи, потому что...
- Импровизационная музыка, вот, наверное, единственная связь?
- «Поп-Механика» играла строго отрепетированные композиции, просто там был большой элемент шоу. Структурно там все очень строго.
- То есть, внешняя импровизационность, она, на самом деле, немного обманчива была? Потому что было полное ощущение, что происходит нечто, о чем люди просто не догадываются, что будет дальше.
- Это было ощущение, но музыканты, которые участвовали в «Поп-механике», они довольно интенсивно репетировали перед выступлениями. Структура очень похожа: какой-нибудь рифф, или несколько мощных рифов, которые играются большим составом, а дальше приглашенные солисты, которые могут делать все, что угодно. Это были композиции, то есть, структурно все было очень жестко.
- А все-таки, ты сказал, что вы репетировали-репетировали, и это привело в какой-то тупик. Отказались совсем от репетиций?
- В какой-то момент, да. Потому что получилось, что мы все сыграли на репетициях, и исполнение выученных фрагментов, оно утратило музыкальный смысл.
- Кстати, как на радио: чем больше с гостем общаешься перед эфиром, тем хуже получается сам эфир. Потому что все сказано.
- Ну да, очень часто получается в студии, что первый тейк - самый живой, свежий и музыкальный. Дальше, когда появляется уверенность и становится комфортно работать в студии, когда появляются мысли: «А вот здесь можно получше, а вот здесь нужно вот так, вот эдак», когда включается аналитический ум - уходит энергия. Формально, в плане чистоты исполнения может быть и лучше, но…
- Энергии уже нет.
- Важна энергия, да, а если она уходит...
- Вот я как раз хотел спросить: как с записями? Потому что импровизационную музыку же тяжело записывать.
- Последний гвоздь в крышку гроба фиксированной программы это была запись альбома «Грибы выросли».
- Ну, он, пожалуй, самый известный ваш альбом.
- Он такой, там как бы четко понятные композиции. Мы все честно записали, выпустили, и, собственно, после этого произошел этот психологический надлом и так далее. И мы стали играть импровизационную музыку в чистом виде. Было три альбома, на которых были записаны концертные выступления. Там все просто, концерт - он либо удачный, либо нет.
- Если удачный, можно выпустить?
- Да. А тут как бы все честно – делали дубли, накладывали и так далее, и так далее. Ну вот, мы его выпустили, и мы практически перестали играть в московских клубах. В Питере еще какое-то время выступали, а в Москву мы ездить перестали.
- А почему перестали? Потому что перестали приглашать клубы? Или клубов не стало?
- Позакрывались те клубы, в которых мы играли регулярно. Там скажем, «Проект ОГИ». И какое-то время был такой период, когда подобную музыку не очень хотели слышать в клубах. Какие-то были очень мучительные переговоры, появилось такое прекрасное слово как «формат». Это наш формат, это не наш формат, в общем, какая-то ерунда. Самой главной причиной было то, что наш прекрасный друг, у которого мы останавливались в Москве, из этой Москвы уехал. Если коллектив некоммерческий, то быт - это самое тяжелое. А к тому времени нас было уже шесть человек, и постоянная головная боль, где ночевать, и так далее, и так далее. Энтузиазм подупал... И опять же, конец 90-х - начало 2000-х, если сравнивать с нынешней ситуацией, все было очень волшебно, потому что мы играли концерты. Мы за них какие-то денежки получали, умудрялись оплачивать репетиционное помещение. Ну, в общем…
- То есть, себя это как-то окупало?
- Да, это окупало. Не было заработка, естественно, это были смешные деньги, но, по крайней мере, то, что называется «вышли в ноль».
- Еще одну вещь послушаем. Живой концерт группы «Союз коммерческого авангарда» на радио «Ракурс». Это был апрель 97-го года. Николай Рубанов в гостях у подкаста «Живьем. Четверть века спустя».
- Название здесь не помнишь?
- Я вот вспоминаю, действительно, все это мы репетировали, а вот название не помню. Если название группы очень важно, то название композиции, оно появляется, когда уже надо разбить на треки, и у них должны быть названия. А до этого все это песня №4, условно.
Идет композиция.
- Собственно, вот оно и прозвучало.
- Название прозвучало?
- Да, «Кино про любовь». Потом мы эту песню оставили в стороне. Что-то там не пошло. Просто появились более боевые композиции, и звучала она не долго.
О роли вокалиста в инструментальной группе, фестивалях в Европе и Питере и изменении названия на «Союз Космического Авангарда»
- Ну вот, как только что с Николаем мы выяснили, эта вещь называлась «Кино про любовь». Вообще, какая роль была в звуке коллектива у Михаила Бердникова? Потому что он же не поет, у него какая-то другая роль: мелодекламация, звуки, голос, но ведь явно не вокальное пение?
- Прежде всего, он - визуальный центр.
- Шоумен?
- Даже не шоумен, а то, что называется «фронтмен». Это человек, который стоит, на которого смотрят. Тем более, в то время Михаил был вообще прекрасен, все девушки млели. Потому что он такой красавец с волнистыми волосами, и он излучал такую мощную энергетику. То есть, все как положено. Только при этом это был не рок-коллектив, а очень странный коллектив. Тем не менее, Михаил был настоящим фронтменом. И он настоящий шаман, он умел спеть мало, сказать мало, но это оставляло очень сильное впечатление. И особенно на ранних порах, когда он, по каким-то причинам, не участвовал в концертах, в клубах говорили: «А что, вы сегодня без вокалиста?» Потому что, ну, без него как-то не так. Но опять же, как только музыка становится совсем инструментальной, интерес к ней падает очень сильно. Он был, собственно, коммуникатором между инструментальным коллективом и арт-директорами, которые не могли воспринимать музыку без вокалиста.
- А вообще много народа ходило на «С.К.А.» в 90-е, в нулевые?
- Ну, в принципе, мы довольно активно выступали, и народ ходил. Это тоже был процесс взаимосвязанный. Почему-то потом, когда публика стала более разборчивой, когда начали разделять: это хэви-метал, это ска, это нью-вейв, стало как-то сложнее. Вот это стилистическое разделение, оно играет не очень хорошую роль. Потому что человек приходит на концерт за энергией. Да, какое-то количество людей приходит послушать любимые песни, но, как правило, человек приходит в клуб, чтобы просто получить эмоции.
- А, кроме клубов, были какие-то выступления на фестивалях?
- Да. Одна из таких волшебных историй - мы ездили в Швецию на джазовый фестиваль. Потом в 2000-м мы ездили на фестиваль «Альтернатива» в Прагу. Ну, это вообще была прекрасная история. Группа «Зга», группа «С.К.А.», группа «Аукцыон» - культурный вагон из Петербурга поехал в Прагу.
- Хорошо принимали?
- Да. Ну, Европа вообще лучше воспринимала подобную музыку.
- Люди более подготовлены, наверное, просто музыкально?
- Ну, просто восприятие инструментальной музыки в Европе, оно совершенно другое. И поэтому подобная музыка, она очень хорошо воспринимается. Потом на многих фестивалях в Питере подряд, «Скиф 3, 4» и так далее, мы долгое время выступали. Потом нас просто уже перестали брать на «Скиф» по той причине, что «но так уже нельзя, каждый год, вы все время играете. Ребята, сделайте уже паузу». (смеется) Это нормальная репертуарная практика любого фестиваля.
- Ротация какая-то?
- Да, происходит ротация. Речь не идет о том, что есть некие резиденты, которые с неизбежностью будут выступать. Понятная история. Но, в общем, достаточно активно в нулевые годы коллектив функционировал.
- А почему, кстати, название сменилось на «Союз космического авангарда»?
- А это была, что называется, оговорка по Фрейду. В Выборге, я уже не помню, в каком году, да это и неважно, ведущий подбежал к нам: «А вот вы не можете несколько слов сказать о том, какая у вас будет программа?» Я что-то ему там такое прогнал про космос, космические энергии и так далее. Тем более, как раз вышел вот этот «Парад планет». И человек, вдохновленный этими словами, выскакивает и говорит: «А сейчас выступает коллектив «Союз космического авангарда»!» И я подумал: «Вот, это более правильное название». Потому что оно более глобальное. Шутка про коммерческий авангард уже не удалась, потому что коммерция существует сама по себе, авангард сам по себе, а группа идет своим путем.
- Ну, в общем, это как-то вдруг стало отвечать тому состоянию, в котором вы были?
- Да. Оно было и есть более адекватное, потому что с коммерцией мы покончили довольно быстро. (смеется)
- В 90-е, нулевые была активность. В последнее десятилетие уже меньше выступали?
- Группа превратилась в такой, как бы локальный коллектив. Мы, в основном, выступали на Пушкинской, 10. Тогда это называлось «Галерея экспериментального звука», потом - «Музей звука». В общем, мы выступали в клубах, которые существовали в Питере – «Цоколь», «Молоко», «Фиш Фабрик». Выступали мы уже не так часто. Ну, просто появилось понимание того, где мы можем играть. (смеется) Выезжали мы нечасто. Но, опять же, ездили в Москву, несколько раз ездили на «Пустые холмы», куда звали.
- Последние выступления у вас были году в 18-19-м, да?
- Ну, в прошлом году было последнее выступление. Но это выступление, оно как раз как бы подводило итог этой долгой истории. А так, да, 18-19-й год.
- А почему подводили итог? Сейчас зарыли проект или поставили его пока на паузу?
- Ну, пауза такая, уже достаточно долгая. Просто Михаил Бердников, я, мы, ждем, когда он разберется с собственными проблемами. Никогда не стоит ставить окончательную точку.
- Короче, пока это пауза?
- Да.
- Давайте еще одну вещь послушаем с концерта «Союза коммерческого (на тот момент) авангарда» на радиостанции «Ракурс», 97-й год. А у нас в гостях Николай Рубанов.
- «Союз коммерческого авангарда», запись концерта 97-го года, Николай Рубанов в студии. Николай, как вот это вещь называлась?
- В то время эта композиция называлась «Ванька».
- Бодрая прямо вещь такая тоже.
- Это было написано в манифесте коллектива: «Лучше быть бодрым и веселым, чем серьезным и скучным». Ну, это не то, чтобы прямо манифест-манифест, ну вот такая вот программа. Очень было забавно, это к тому, что я уже говорил, что мы чуть-чуть раньше своего времени это все играли. В каком-то из питерских джазовых клубов был очень хороший разговор. Все было так очень строго и гордо, «у нас тут играют джаз, у нас тут играют блюз». Я говорю: «То, что мы играем, это не есть в чистом виде ни джаз, ни блюз. Это, если использовать слово «джаз», то это ближе к эйсид-джазу». И человек встал в такую гордую позу: «Мы играем только настоящий джаз! А все эти вот…» И буквально года через четыре любой коллектив, который играл ритмичный джаз, стал себя называть коллективом, исполняющим эйсид-джаз. (смеется)
- Сейчас мы уже обсудили «Союз космического авангарда» на паузе. Но у тебя же огромное количество проектов, в которых ты участвуешь, помимо «Аукцыона», который всем известен?
- Ну да.
- Я вот просто посмотрел на твоем сайте, вот просто по верхам, из последних выступлений – Озерский, Рубанов, Коловский; «Руки» - Рубанов, Клюшин, Иванов; «Лучимпров»; «Рураро». И это как бы только верхушка айсберга. Это все разная же музыка, да?
- Очень разная. Собственно, «Руки» - это ритм-секция группы «С.К.А.». Кирилл Клюшин, Алексей Иванов, Николай Рубанов – очень бодрое трио, которое играет громкую импровизационную музыку. «Рураро» - это тоже трио, но другое. Александр Рогозанов, Роман Столяр, Николай Рубанов - фортепьяно, барабаны, саксофон. Тоже импровизационная музыка, но другая. Потому что другие люди и другие музыкальные взаимоотношения в коллективе.
- То есть, вот эти проекты, они могут плодиться до бесконечности, просто в зависимости от того, с какими музыкантами ты находишь общий музыкальный язык?
- Ну да. Так оно и происходит.
- Я, кстати, обратил внимание, что по составу «Руки» - бас, барабан и саксофон – ну, это, по сути, группа «Морфин». Вот как раз к вопросу о более тяжелой музыке, которая включает в себя саксофон.
- Ну, я вообще тяготею к тяжелой громкой музыке. И вот как раз недавно был концерт, и еще будет весной выступление, - я сотрудничаю с коллективом «Жертвоприношение», и там вообще все очень жестко. Две барабанных установки, гитара, бас, два саксофона, труба. Басистов иногда бывает двое. Там один человек играет то на басу, то на всевозможной аналоговой электронике. И вокалист. Это очень мощный состав, очень громкий.
- Тоже импровизационный?
- Он очень сильно импровизационный. У него, естественно, есть мощный фундамент риффовый, потому что там композиции, там есть тексты. Но духовая секция, она выполняет роль украшательно-развивательную. Люди играют такие очень жесткие, тяжелые риффы, и саксофон и труба все это дело накрывают бесконечными музыкальными линиями.
- «Лучимпров», там ты вообще дирижируешь. Это действительно прямо полная импровизация – люди смотрят на твои руки, или есть какие-то заготовки?
- Опять же и снова да, я дирижирую, и человек, который приходит на концерт, он в полном убеждении, что все происходит здесь и сейчас. Но импровизация – это такая двойственная категория, хорошая импровизация - она всегда подготовлена. И здесь то же самое, перед каждым концертом проводится достаточно интенсивная работа. Потому что эти сигналы, которые я показываю, их человек попросту должен знать. Она из сложностей чисто психологических – чтобы исполнитель не отдавал свою волю в руки дирижера. Потому что легче всего сидеть и ждать, когда будет показан некий знак.
- Это уже не импровизация?
- Да. Это просто человек сидит и ждет, когда, грубо говоря, ему кивнут: сыграй что-нибудь. Идея в том, что дирижер является модератором. Когда много людей, и если они начинают играть одновременно, получается хаос. Он, собственно, немножко распределяет функции, кто играет, кто не играет. А дальше музыканты все равно должны взаимодействовать сами.
- Я хочу сказать, что определенный элемент хаоса все-таки есть.
- Хаос, он есть везде. И, собственно, умение работать (смеется) с хаосом, оно и определяет креативность: можно из полного хаоса сделать что-то красивое или нет. Необязательно все ограничивать так, чтобы осталась только некая прекрасная и единственная мысль. Есть разные способы структурирования этого самого хаоса.
- И с этим, наверное, тоже связано то количество проектов, с которыми ты работаешь, в которых участвуешь?
- Ну, я просто не пытаюсь как-то ограничить количество этих проектов. Смотришь список проектов, это очень впечатляет, и появляется мысль: как же человек успевает? Это все происходит не одновременно. И многие эти проекты, они не то, чтобы разовые, но события происходят не так часто, как хотелось бы. Собственно, поэтому проектов много. (смеется)
- Свои проекты есть и у других участников «Аукцыона». Один из этих проектов – Озерский, Рубанов, Коловский - будет завтра играть. Вообще, можно сказать, что есть какая-то такая «Аукцыон»-фэмили? Условно говоря, некое содружество разных сайд-проектов, которые, тем не менее, вокруг этого общего ядра вертятся. Или каждый уходит в свое, и слава богу?
- Естественно, когда существует известный коллектив, и его участники что-то делают свое, то моментально появляется такой ярлычок: «А-а-а, это проект участников группы «Аукцыон». Это помогает привлечь какое-то количество публики, неравнодушной к творчеству группы «Аукцыон». Это не связано, собственно, с группой «Аукцыон», потому что... Сказал, и тут же понял, что немножко соврал. Дело в том, что в программе коллектива «ОРК» - Озерский, Рубанов, Коловский, точнее, сейчас это «ОРК&KО», пять человек - Озерский, Рубанов, Коловский, Бичан и Шарр, два текста будут звучать, которые записаны в качестве песен группы «Аукцыон». Но они будут звучать совершенно в другом контексте музыкальном.
- То есть связь какая-то есть, но это абсолютно другое творчество, абсолютно другая музыка?
- Да. Это не есть песни в нормальном понимании этого слова. Это не есть такие мощные композиции, какие можно увидеть на выступлении группы «Аукцыон». Это камерный состав, пять человек. Это литературно-музыкальное путешествие. Это ближе к выступлениям Хвостенко, чем к выступлениям «Аукцыона». Хоты это опять же связано с «Аукцыоном». Это больше в сторону шаманства, и тут практически нет рок-н-ролла.
- Ну что же, возвращаясь к выступлению «Союза коммерческого авангарда» на радиостанции «Ракурс» 97-го года. Вот сейчас мы послушали уже большую часть концерта, какие впечатления?
- Я даже немножко загрустил. Хорошо записано, хорошо сыграно. Какие мы были молодцы, какие мы были свежие, бодрые и веселые. Есть что вспомнить.
- Николай Рубанов в подкасте «Живьем. Четверть века спустя». Николай, спасибо, что нашел время между концертами зайти послушать, вспомнить, поговорить.
- Пожалуйста. (смеется) На здоровье.
- Мы заканчиваем сегодня еще одной вещью «Союза коммерческого авангарда». И я думаю, что это один из самых необычных, уйдем от слова авангардных, джазовых, один из самых необычных концертов на этой радиостанции.
- Когда достойные люди честно играют, чего еще желать от жизни?