Выпуск #31 "Грассмейстер"

- Всех приветствую! Сергей Рымов у микрофона. И в очередном выпуске подкаста «Живьем. Четверть века спустя» сегодня у нас будет музыка, которая за предыдущие тридцать выпусков еще не звучала. Как ни странно, но не так много коллективов исполняют в России кантри, блюграсс - ту часть американской музыки, которая не рок-н-ролл. В 95-м году, в конце июня, за двойными стеклами радиостанции «Ракурс» играла группа «Грассмейстер». Это, конечно, сейчас смешно звучит, но тогда это была начинающая группа. (смеется) Андрей Шепелёв у нас в гостях. Андрей, привет! Рад тебя видеть!

- Привет-привет, Сереж! Спасибо, что пригласил. Сейчас, я чувствую, ты меня встряхнешь.

- Я очень надеюсь, да, что в 95-й год у тебя будет такое, приятное перемещение. Поэтому давай сразу начинать с музыки, вот такая машина времени у нас поехала в прошлое. Ну, а потом будем обсуждать, что же мы сейчас тут услышим такое.

- Группа «Грассмейстер», Андрей Шепелёв у нас в гостях. Ну что, как звучит 95-й год?

- Ну, ты знаешь, мы сейчас как раз наткнулись на песенку, которую мы, наверное, в том году спели несколько раз, а потом мы ее даже не поднимали. Ну, она такая, детская песня, для разминки всегда была. Ну что? Ну, смешно, конечно, да. Драйвец при этом есть, все-таки.

- Есть, есть.

- Драйвец есть, присутствует.

- А это действительно был прямо один из первых концертов «Грассмейстера»?

- Ну, может быть, мы успели в клубе где-то поиграть, раза три-четыре перед этим выступлением. Может быть, так, да. В клубе все-таки другая ситуация, в клубе народ расслабленный. Так сказать, все в свободном состоянии как бы находятся. А когда в прямой эфир выходишь, такой практики… Это был второй концерт такой у «Грассмейстера».

- А первый концерт был, собственно, самым вашим первым?

- А самым первым концертом был сразу концерт в «Живьем с Максом» у Диброва, на «Свежем ветре». Это вообще было первое публичное выступление и 45 минут прямого эфира. Там семь потов потом с нас вытерли. Мы очень волновались, конечно. Но зато теперь этот день мы считаем днем рождения команды. Это было 24 февраля.

- Того же 95-го года?

- Да, 95-го, да.

- 95-й, да. Вот здесь вот, на радио, то, что мы сейчас слушаем, какой состав был, вспомнишь?

- Конечно, вспомню. Это, значит, мандолина – Миша Махович, на добро – это слайдовая гитра, «дОбро» – мы менялись все время с Тимуром Ведерниковым, то я на гитаре, он на добро, то наоборот. На бас-гитаре и основные вокальные партии у нас исполнял Олег Ивахненко. И еще тогда, короткое время, у нас был барабанщик Саша Коношенко. Он как раз к нам пришел от Агутина. К сожалению, его нет уже с нами, царство небесное. Знал-то я его давно, а когда образовался «Грассмейстер», как-то случайно мы встретились. Он: «Чего? Где? Чего? Как?» Я говорю: «Да вот так вот, начали там ковыряться». Он говорит: « Я приду к вам». Пришел и остался. Это был непродолжительный период с барабанами. Потом мы начали играть без барабанов.

- А ты как-то сказал, что мандолина может заменять ударные.

- Это действительно так, да. Этот прием, эту фишку придумал не я, я подглядел ее в блюграссовом составе. Классический блюграсс – он без барабанов, и когда играет бэнд, у тебя нет ощущения некомплектности. У тебя все доли на месте – первая, вторая. Но вот за вторую долю, за малый барабан и за хай-хэт отвечает чоп на мандолине. На гитаре акцент на вторую долю, он довольно-таки рыхлый такой получается, а мандолина - она просто конкретизирует. Просто если еще это как бы правильно поднять по балансу, она просто настолько конкретно прорисовывает эту долю, и бэнд звучит очень комплектно. Были такие приколы (смеется), я помню - мы же выступали в клубах - «Арбат блюз клуб» был такой, замечательный. И вот, когда мы пришли чекаться: «На барабаны чего ставить?» Я говорю: «Не будет барабанов». – «Как не будет, у нас же танцуют?!» Я говорю: «Да не волнуйся». И мы, значит, отыгрываем программу, он после программы подходит, говорит: «Слушай, ну вы меня удивили! Народ танцует!» Ведь суть не в том, есть у тебя барабаны или нет барабанов…

- Конечно. Заводит музыка или не заводит.

- Да. Суть в том, что если бэнд играет драйвово, сам факт присутствия барабанов, он как бы здесь не определяющий. Ну, это был наш конек, это была фишка, такая группа «Грассмейстер». Не играли мы блюграсс никогда, в классическом понимании, мы просто оттолкнулись от этой эстетики для того, чтобы пойти и слагать от первого лица то, что мы здесь, сейчас, у себя дома чувствуем и понимаем. Это просто музыкальный язык, который был нам близок, я им занимался уже давно. Ребята на тот момент подключились - тоже давно занимались. Тимур Ведерников как бы был посвящен…

- Во-о-от, сейчас мы об этом поговорим, поговорим. Давай еще…

-Что-то я ударился в воспоминания, ты меня… (смеется)

- Сейчас, сейчас, сейчас.(смеется) Давай мы не только воспоминания, мы еще и музыку будем слушать, которую ты играл в 95-м году. И послушаем вещь, которая, мне кажется, и одна из твоих визитных карточек, и, наверное, так получается, «Грассмейстера» тоже.

- «Белая песня», группа «Грассмейстер», Андрей Шепелёв у нас в гостях.

- 95-й год.

- Ну, вот эта вот вещь, она же была известна еще по «Кукурузе», я же не ошибаюсь?

- В «Кукурузе» я ее придумал, эту песенку. В «Кукурузе» мы ее играли некоторое время, пока я вместе с этой песней не ушел из «Кукурузы».

- И получился «Грассмейстер»? Я правильно понимаю, что эта группа - это ваш творческий союз в первую очередь с Тимуром Ведерниковым?

- Да. Это был первый человек, с которым как бы пришла в голову мысль «а давай-ка замутим». А потом, значит, мы нашли мандолиниста и басиста, квадрат образовался из четырех человек. Мы долго сначала репетировали, раза три-четыре в неделю мы собирались. Я помню, тогда влез в долги, закупил необходимый для репетиций и вообще для работы аппарат. Ну, и потом расплатился уже, когда мы начали играть. Это было все-таки другое время. Даже вот взять, допустим, радио «Ракурс» – я не представляю сейчас, как может человек, который вот, допустим, с нулевого цикла, с новым проектом, прийти на радиостанцию фактически с улицы. Сказать: «Я такой-то-такой-то, вот послушайте, нравится – не нравится». И если нравится – идет продолжение, а если не нравится, ну, значит, не нравится. Такая штука была, я помню, с Димой Широковым. Как там у них радиостанция называлась-то?

- По-моему, «101» тогда это было.

- «Радио 101», точно, «Радио 101». Шли по коридору, смотрим на двери написано - «Радио 101». – «Зайдем?» - «Зайдем». Зашли, поговорили и вышли в эфир. (смеется) Вот сейчас эта ситуация уже, конечно, нереальна. Вообще, поднимать проект с нуля сегодня довольно сложно. Правда, интернет… Не знаю, у некоторых срабатывает интернет-способ. А у многих не срабатывает.

- Ну, вот у тебя же первый концерт вообще был в эфире Диброва, это не случайно ведь?

- Мы с Димой просто друзья детства. Мы со студенчества довольно плотно были на связи, дружили.

- А правда, что вы вообще даже в одном проекте играли, в одной команде?

- Был такой студенческий ансамбль - «Орнамент», который Димке очень нравился. Вот. И он когда бывал в Москве, он же ростовский, заходил к нам. Мы тогда в МАРХИ репетировали, в Архитектурном институте, вот, он к нам на репетиции ходил. В общем, мы были с ним знакомы на почве банджо. И когда, так сказать, возник «Грассмейстер», естественно, первому, кому я показал, что мы умеем, это Димке. Он говорит: «О, давай, приходи».  Назначили дату, и мы к этой дате, собственно, готовились.

- А если вернутся к времени «Орнамента», я правильно, опять же, понимаю, что «Кукуруза», собственно, вот из этой группы как-то вытекла потом?

- Да, «Кукуруза» - из «Орнамента», с некоторыми, так сказать, преобразованиями. Мы, когда были студентами, играли такой фолк западного типа, разный. Английский там, американский. На этой почве нас однажды фирма «Мелодия» привлекла к работе большой. В помощь изучающим английский язык фирма «Мелодия» решила выпустить LP, большой диск песен народных, ну, там, английских народных, американских народных, шотландских и прочее. Познакомились, подружились и вслед записали уже «кукурузный» диск – «Фокусник». Вот эта группа, «Орнамент», мы были студентами, играли по Москве везде, где была, так сказать, такая возможность - поиграть. Тогда такого понятия, как клубы, не было. До 80-го года еще это все происходило. Вообще мы поддерживали связь друг с другом, такое было некое сообщество таких любителей акустической музыки. Все, собственно говоря, родственные души, мы как-то держались вместе. Вот «Последний шанс», как бы наши люди, мы все дружили, общались, помогали  друг другу.

- А скажи, ты же в довольно юном возрасте научился играть на банджо?

- Ну как? Я был студентом. Ну, юный, да.

- А почему? Откуда интерес к этому инструменту?

- Понимаешь, тут сыграло роль одно случайное обстоятельство. Вдруг я услышал диск Эрика Вейсберга, который назывался Eric Weissberg аnd Deliverance. Это настолько впечатляющая музыка! Я же формировался как все, нормальным битломаном, там «Битлз», «Роллинг стоунз». Дальше пошел в джаз, меня понесло в Замоскворечье, сложные гармонии там, все-все-все-все. И вдруг я услышал этот альбом. Услышал я его, наверное, году в 73-74-м. И там активно играли такие инструменты, как банджо (как потом я выяснил, пятиструнное), мандолина, фидл, педал-стил и добро. И на всех вот этих перечисленных инструментах играл один человек – это Эрик Вейсберг. Причем альбом содержал в себе такие сочетания, как зафузованная гитара а-ля Джимми Хендрикс и банджо. И вот вместе они, значит, чешут. То есть, по тем временам, он был довольно-таки такой дерзкий и авангардный даже для кантри-музыки, с таким хорошим плотным налетом хорошего рок-н-ролла такого.

- То есть это не было чистое кантри?

- Это не был классический Нэшвилл такой, сахарный. Но больше всего, конечно, меня поразило банджо, пятиструнное.  Я же не знал, что там пятая струна тоненькая с пятого лада грифа начинается, и она под большим пальцем. И когда ты как бы с логикой гитариста слушаешь вот эту партию, исполненную на банджо, возникает ощущение, что столько пальцев быть не может. То есть сначала у меня было любопытство: а как это так? Это невозможно. Потом я как бы стал углубляться в тему, и меня затянуло. Я понял, что это очень остроумный инструмент, не только по своим, так сказать, внешним характеристикам – гибрид барабана с гитарой,(смеется) но он остроумный по своей какой-то вот глубинной сути. Вот с этой вот пятой струной он давал совершенно потрясающе неожиданные вещи, переворачивал твое мышление. Мне так захотелось понять и узнать его ближе, что, в конце концов, я научился на нем играть.

- Ты сам учился, или кто-то все-таки давал уроки?

- Нет, я учился сам. По крупицам там, библиотека Ленина…  Я говорю: «Понимаете, мне нужен материал по пятиструнному банджо, я нигде его не найду, только у вас». И я стал там снимать, фильмокопии делал того, что мне интересно. В результате я, в общем-то, познакомился с целым таким пластом фолковым, который называется «блюграсс». Просто для как бы общего развития это знать очень интересно. Такой способ музицирования, у нас он, ну, практически незнаком, но настолько кайфовый, остроумный и интересный, что это стало, пролегло потом через всю мою оставшуюся жизнь.

- Группа «Грассмейстер», «Там, где солнечный свет». Вот такая, очень лирическая вещь. И совсем, да, я согласен, не похожа на блюграсс, который как бы из названия вытекает. Вот мы поговорили про банджо, а в «Грассмейстере» совсем его не использовали, да?

- Наверное, я уже к тому моменту, как появился «Грассмейстер», стал поспокойнее относиться к банджо.

- Наигрался?

- Я много на нем поиграл. И, кстати говоря, оказывается, не только один я такой, кто с банджо переходит на добро, на слайд-гитару. Вот. А потом банджо – это такой пулеметный инструмент, я, видимо, уже этих пулеметных очередей настрелялся. И захотелось почувствовать звук, чтоб его можно было полепить, и в этом плане добро, оно, конечно, более шаманский инструмент, чем банджо.

- Но ты же начал на добро тоже играть не к моменту «Грассмейстера», а еще в «Кукурузе», еще где-то в 80-х, правильно я понимаю?

- Да, на добро я стал играть тоже давно, но позже, чем на банджо. Во-первых, его сложнее было приобрести, этот инструмент, не так-то просто. Ну, пока его не было, собственно, настоящего добро, я просто брал обычную гитару, акустическую, клал ее на колени и играл на ней, приподняв струны. Это все равно звук не тот.

- А добро – это резонатор?

- Да, это резонатор, который сообщает такой мужской, грудной такой тембр, немножко сипловатый и очень завораживающий. Ну, поскольку и на добро, и на банджо на правой руке мы используем такие металлические коготки, то мне было после банджо на добро переключиться достаточно легко.

- Добро для блюграсса используется в большей степени, чем для кантри такого классического?

- Нет, добро – это любой фолк: и блюграсс, и кантри, и блюз, и в рок-музыке тоже его любят, используют этот инструмент именно из-за этого резонатора.  

- В 80-е годы ты оказался с группой «Кукуруза» как бы такой посланник традиционной американской музыки?

- Да не то, что посланник, у меня просто был интерес к этой музыке, к этим инструментам, и я хотел на этих инструментах играть. Я не ставил себе никаких задач продвижения этой культуры, туда, сюда, оттуда сюда, отсюда туда и так далее. Мне просто было кайфово с этими инструментами иметь дело. Дальше я нашел команду «Орнамент», которые оказались единомышленниками, а уже из «Орнамента» как бы автоматом потом, когда мы отслужили в армии, повзрослели, мы решили: а чего, давай сочинять и использовать песни на русском языке. Нам было интересно обращаться не просто в глобальную сферу, а к людям, которые живут вокруг нас - родным, близким, друзьям, знакомым. Ведь это же особый способ музицирования, вот ты его можешь взять как концепт, а дальше, пожалуйста, говори от себя, излагай, что ты чувствуешь, хочешь, что тебя волнует, что тебя цепляет. И мы в «Кукурузе», собственно, начали это делать. Доросли до Росконцерта. Росконцерт нас, так сказать, взял.

- Поездили по стране?

- Да, поездили очень плотно по стране мы. А потом, значит, оказались в Штатах. Очень смешная история, кстати, я тебе скажу. Когда мы приехали в Америку первый раз, ну, типа умные люди, опытные, нам сказали: «Ребята, только на английском языке. Снобы - слушать не будут и вообще».  Ну, мы сделали программу на английском языке, подняли в памяти то, что мы когда-то с «Орнамента» помнили. Сыграли первый концерт, но в конце вставили на русском языке нашу «кукурузную» песню, которую мы обычно поем. И после первого же концерта подходит менеджер, говорит: «Ребята, то, что вы умеете играть традицию, ясно с первой ноты, у нас таких своих команд очень много. Но когда вы запели по-русски!.. А у вас есть еще что-нибудь такого типа?» Мы говорим: «Да сколько хочешь». И уже со второго концерта – все наоборот, весь концерт на русском и в конце на английском языке какой-нибудь, так сказать, общеузнаваемый «ура, мы победили», и все. И как это покатило! Причем занимался серьезный менеджмент нэшвиллский, который нас там катал беспощадно. Не по эмигрантской тусовке, а нормально, по-взрослому, с афишами, с телевидением, с фестивалями большими. В стар-ревю журнала Billboard угодили, с первым диском, который там стал наиболее ярким явлением текущего месяца в шоу-бизнесе. На русском языке, хочу сказать. И, в общем, посмотрели страну, конечно. И таких три года: полгода мы там, полгода дома.

- И это были какие года?

- Последний такой год был – 94-й. Ну и отматываем назад – с 91-го по 94-й включительно.

- А правда, что ты еще учил американцев на банджо играть?

- Да, у меня был такой период. Я, честно говоря, не просился, как-то позвали. Есть такой Теннеси банджо институт, который раз в три года устраивает, не побоюсь этого слова, […..] общемирового масштаба. Они собирают со всего мира: Япония, Европа, Азия, Африка, Америка. В общем, все, кто на этом инструменте показывает какие-то убедительные результаты, все в поле их интереса. Я у них проходил в номинации как человек, использующий пятиструнное банджо в рок-музыке. То есть, та музыка, которую играла «Кукуруза», она им казалась все-таки тяжеловатой, с креном в рок-музыку. Вот, значит, у меня там был класс, ко мне ходил народ, выяснял, как я играю то, как я играю это. И я там показывал, рассказывал. И там я встретил Эрика Вейсберга.

- Да ты что?!

- Того самого дядьку, с которого у меня началась вот эта вся эпопея.  

- Вот это да!

- Вот. Очень тронула его вся эта история. Я помчался в Нэшвилл, по магазинам, искать этот LP, с которого все началось. И, значит, я нашел этот диск, и он мне подписал, и мы с ним так подружились. И у меня после этого… Я как будто, знаешь, сделал круг. Вот я приехал после этого Теннеси банджо института и переключился на добро, у меня как будто прошел цикл, который мне дал ощущение, наверное, какой-то вот завершенности.

- Давай еще одну вещь с концерта 95-го году послушаем. Она называется «Асфальтовый блюз».

- Группа «Грассмейстер». Ну, вот такая вот вещь. Тоже, кстати, в «Кукурузе» первый раз появилась?

- Да, в «Кукурузе». Сашке Казанкову ее, я помню, отдал. Он замечательно ее пел. Он такой, с блюзовым темпераментом человек.

- Ну, чтобы уже тему «Кукурузы» завершить. 94-95 год, я так понял, не только конец твоей эпохи банджо, но и эпохи в «Кукурузы», почему так?

- Кукурузную семечку в теплую землю зарою. (смех) Подробности, наверное, широкой аудитории нет смысла рассказывать. Но в двух словах – мне там стало плохо, и я оттуда ушел. Потом я стал думать, так сказать, чем дальше заниматься, и мне пришла в голову мысль, вот - сделать свой проект. Маленький, компактный, из четырех углов, но добротный, крепкий.

- Как с Тимуром Ведерниковым познакомился?

- Тимур, он появился в поле зрения, еще когда мы кукурузничали, он приходил к нам на репетиции. На момент, когда я его пригласил к сотрудничеству, он тоже занимался музыкой, с большим энтузиазмом, но по подземным переходам. Ну, он любил это дело, и вообще парень талантливый. Тем более, у него был интерес к добро, он очень быстро схватил все, что необходимо для того, чтобы на нем играть. И мы могли с ним рокировки делать, передавать инструмент в процессе концерта. Допустим, когда я пою, мне удобней гитару держать в руках, он тогда берет добро, очень удобно было. Вот. Нам нужен был мандолинист. Нашли тоже, в общем, через подземный переход. Подземные переходы Москвы кишели музыкантами, практически готовыми к делу. (улыбается) И вот Мишку Маховича нашли, значит, там.

- Репертуар сначала был из твоих песен, которые ты из «Кукурузы» унес, в основном?

- Да. Самое простое было - сделать то, что уже было под рукой. Мы с этого и начали. Ну, а дальше - другие авторы. Потом - я все время провоцировал всех членов команды что-то генерировать самостоятельно, чтобы не только одни мои были песни, но и другие тоже имели возможность реализовать в законченном виде какие-то свои задумки. Знаю по себе, что для каждого музыканта это важно, и мне хотелось, чтобы в «Грассмейстере» такая ситуация и возможность такая была.  

- Самый первый альбом, «Трава по пояс», он как раз с теми, в основном, песнями, которые мы сегодня и в концерте слушаем?

- Да-да-да. В основном, да, это как раз оттуда, с первого альбома. Первый альбом, кстати, мы начали писать его самостоятельно. Понятно было, что фонограммы нам по-любому нужны. Четыре эти песни нарезал в сидюки и разнес по радиостанциям, на которые у меня была возможность это сделать. И потом был звонок от «Дженерал Рекордс», была такая компания. И вот они сами предложили, потому что пришел Троицкий, где-то услышал эти четыре песни, принес им туда и сказал: «Я не знаю, что это за ребята, - а-а, шесть песен мы записали, - вот из шести песен мне понравились четыре, надо их найти, и давайте что-нибудь придумаем». И они нашли нас, и следующие шесть песен для альбома, там всего двенадцать, мы записали уже под крылом «Дженерал Рекордс», они взяли на себя расходы. И появился первый альбом. Троицкий, кстати, делал презентацию этого альбома.

- И он, по-моему, назвал тот стиль, в котором вы играете, «нью кантри мьюзик»?

- Да, нью кантри мьюзик. (смеется) Вообще, с ним курьезы были. Ну, мы явно как бы из разных сфер люди, я имею в виду – музыкальных сфер, но вот как-то он мне однажды сказал, типа: «Я-то знаю, Андрюх, ты очень любишь», и называет мне имя какого-то западного музыканта, я сейчас не помню, которого я точно никогда не слышал. (смех) У меня было два варианта: либо покивать, что он угадал, либо сказать ему, что я не знаю, кто это такой, «старик, ты извини, я не знаю». Но он был так уверен, что я нахожусь под влиянием этого музыканта, что я просто покивал – пускай так и будет. (смеется) Но, понимаешь, вот такие вещи были возможны. В конце 90-х, во всяком случае. Ты должен приложить усилия, ты должен создать нечто, вокруг чего может завернуться процесс. И это нечто, конечно, никто, кроме тебя, не создаст. Но если вдруг у тебя есть что-то, что имеет какую-то ценность, то есть шанс, что ты будешь замечен, и тебе поступит предложение, рано или поздно.

- А вы сами определяли свой стиль как-то смешно, «деревянный…?

- Деревянный рок-н-ролл. Ну, «деревянный», понятно – акустический. То есть все инструменты акустические, а музыка - рок-н-ролльная. Барды-то и обманулись таким образом. Мы однажды приехали на Грушинский фестиваль. Много видел разных фестивалей, и в Штатах, и в разных других местах, но это на меня произвело просто неизгладимое впечатление. То есть такого масштаба я не видел нигде. Я, конечно, не бардовский человек, но барды всегда мне были интересны тем, что они работают со словом. И у нас была такая подспудная мысль, когда мы туда собирались, что мы найдем себе какого-нибудь человека – соавтора. Так оно и произошло, с Козловским мы потом записали замечательный альбом. Но приехав туда, на Грушу, я увидел, во-первых - интеллигентная, очень приветливая аудитория. Какая будет реакция на нас – непонятно.

Там друзья, знакомые договорились на какой-то площадке, что мы выступим 20 минут. Ну, мы пошли, значит, начали играть. 20 минут играем, народа все больше и больше, прямо из леса вот идут откуда-то. (смех) Поляна была, через 20 минут поляны нет, вокруг люди одни. А там почти 500 тысяч, полмиллиона человек фестиваль собирал. И нам, значит, машет этот командир площадки: «Ребята, еще давайте». Мы сыграли в результате где-то часа полтора, вместо 20 минут. Барды, которые стояли за нами в очереди, они нас возненавидели. Но мы не сами просились. Потом, в конце концов, я ему говорю: «Все, на русском языке больше ничего не знаем, можем только на английском». – «Давай на английском». И когда мы Come Together запели, вот эту, битловскую, мне показалось, что я нахожусь на «Вудстоке», потому что началось все вот это хипповое движение, танцы. Очень хорошая, кстати говоря, бардовская среда, я очень доволен, что мы как бы познакомились с ней поглубже. Бардовская среда – это те же самые люди, которые придут к тебе на рок-концерт. Правда, у них общий уровень интеллектуальный несколько выше, чем на «Нашествии», так скажем. Это бросается в глаза очень сильно.

- Давай еще одну вещь из 95-го года. И вот, я не знаю, может, я ошибаюсь, но кажется, кажется, что это уже не «кукурузный» репертуар. Поправишь меня, если я не прав.  

- Ну, вот это уже исконно грассмейстеровская, да, вещь?

- Да, это грассмейстеровская. Да.

- А твое авторство, Тимура или чье-то еще?

- Моя песенка, да.  

- Давай вот вспомним, очень же много народа поиграло, посотрудничало, как сейчас говорится, были коллаборации с «Грассмейстером». И люди, совершенно, не знаю, от Геры Моралеса, «Джа дивижн», до Андрея Макаревича. И в другую сторону, до Галины Хомчик. Вот, опять же, к бардовской теме. Как это все получалось, настолько широкий диапазон музыкальный, и культурный, наверное?

- Как-то получалось все это само собой, как бы. Мы общались, у нас были разные друзья, мы с ними общались, мы жили все в музыке, пересекались. Иногда приходила в голову мысль: давайте замутим что-нибудь вместе.  Ну, это нормально. Думаю, не мы одни такие. Когда мы съездили на Грушинский фестиваль, мы подружились с бардами, некоторые попросили нас сделать аранжировки для их альбомов. Тимуру Шаову мы первый альбом записали, целиком. Смешной альбом получился. Нам это тоже было интересно, потому что это всегда соприкосновение с новыми нестандартными задачами. Когда ты все время в одном жанре, в одном коконе находишься, ты набираешь арсенал клише, которыми ты решаешь практически все задачи, которые возникают перед тобой. А как только ты заходишь в соседние зоны, там твои клише не годятся, там надо, так сказать, напрячься, как говорится, проявить смекалку. В общем, это всегда интересно.

- А с Галиной Хомчик – это был тоже ее альбом, а вы были аккомпанирующим составом, или это было что-то совместное?

- Нет, мы аккомпанирующий состав, конечно. И это ее песни, а мы сделали аранжировки и записали эти аранжировки. Она пришла потом, спела в эти аранжировки свои вокальные треки. С Шаовым, с Тимой, я там имел возможность выбрать песни, которые войдут в альбом, поскольку это был первый Тимкин альбом. Я послушал песни, и, да, какие-то песни я услышал, что это будет органично с нами, а какие-то, думаю, будут не столь интересны. Поэтому я, в какой-то мере, спродюсировал этот первый альбом. Собственно, отбором материала. А уж как они должны звучать именно в плане аранжировок в «Грассмейстере» - это уже плод коллективного сознания.

- А народ в «Грассмейстере» менялся, да? Тот состав, который мы сейчас, в 95-м году, слышим, он же был невечный?

- Этот состав, да, который мы слышим сегодня, он просуществовал где-то лет пять-шесть. Потом произошел раскол, катаклизм, нас тряхануло. Мы остались с Тимуром, и пришли два других музыканта. Ну, потом, еще где-то лет через пять, еще один музыкант поменялся.  У нас все-таки такой, относительно стабильный состав всегда был. То есть у нас не было такого, как в трамвае – приходят – уходят, приходят – уходят.

- А Тимур какое-то время с тобой не сотрудничал, а потом возвращался, так, кажется, было?

- Нет, он никуда не уходил. Все время сотрудничал, пока мы вот сами, собственно говоря, не сошли с конвейера, как я это называю. А-а, в конце, да, вот в конце был такой период, когда мы без него играли. Он начал заниматься своими делами активно, у него стало мало времени. Был такой период в самом конце, непродолжительный, как раз в 2008 году.

- 2008 год, это как раз когда был альбом «Повод, чтобы все началось», да, последний?

- Да, последний альбом. Потом мы перестали писать альбомы, ну, так, отдельные песни какие-то, где-то, что-то. Была у нас интересная работа, большая – инструментальный альбом. Для нас песни – это повод поиграть, мы ж все-таки музыканты. (смеется) Нас всегда тянуло на инструментальную музыку. И несколько инструментальных номеров в концертах было всегда. С этой идеей я несколько лет носился и понял: все лейблы издающие впадают в кому при слове «инструментальный». Им кажется, что это не коммерческая как бы тема, а нам все равно хотелось. И, наконец, мы нашли способ и записали инструментальный альбом. Ну, нашли людей, которые помогли нам финансово осуществить все необходимые операции для того, чтобы записать этот альбом. И на обложке, я просто попросил художника: «Слушай, нарисуй просто инструменты: молотки, гвозди, плоскогубцы, клещи. И напишем – «Инструментальный альбом»». А он еще исполнил диск в виде пилы циркулярной.

- Класс!

- (смеется) Открываешь - а там пила циркулярная.

- Ну, инструменты же.

- Да, «Инструментальный альбом». И оказалось, что этот «Инструментальный альбом» - он оказался в истории «Грассмейстера» самым успешным. Больше всего его переиздавали, как ни странно.

- Может, все-таки есть какой-то спрос на инструментальную музыку, недооцененный?

- Я думаю, почему так? Во-первых, мы постарались, там поучаствовали как композиторы практически все члены команды. Не знаю, вот для подзвучки видео, для того, чтобы просто в машине ехать, слушать. Когда ты слушаешь текст, ты невольно включаешь мозг на этот текст, и ассоциативный ряд твой замкнут словами. А когда ты слушаешь инструментальную музыку, ты можешь думать, о чем хочешь. Единственное адекватное настроение как бы рисуется. Комфортно ехать  машине именно под инструментальную музыку, а не песни. Либо ты песню не слышишь, думаешь о чем-то своем. Поэтому инструментальная музыка – она в принципе нужная и полезная штука. Поэтому так, наверное, и получилось.

- Около 20-ти лет, ты сказал, продолжалась история «Грассмейстера». Сейчас она считается законченной?

- Знаешь, сейчас мы находимся в таком режиме: если поступает какое-то интересное предложение, и при положительном стечении обстоятельств - это происходит. В противном случае - ничего не происходит. Все занимаются своими проектами. Тимка, в основном, студийной работой. Я, в основном, студийной работой занимаюсь. Обращается народ, делаем какие-то аранжировки. Но нам интересно, мы, в общем-то, свою поляну разрабатывали – именно современное звучание акустических инструментов. Вот это вот - область наших интересов.

- Продолжаешь слушать музыку?

- Знаешь, честно скажу, я стал делать это реже. Мне вспоминается смешной такой эпизод. В Америке мы встретили Кларенса Брауна, есть такой музыкант, его называют еще «Черный ковбой», очень такой, импозантный. Блюзмены его знают хорошо, известный человек в блюзовом мире. И вот он с нами прямо захотел познакомиться поближе, прямо вот ходил на наши выступления, а мы к нему ходили на выступления. И кто-то из наших задал ему вопрос: «Кларенс, а кого вы слушаете?» И мне очень понравилось, как он ответил: «Я слушаю только себя и Баха». Блюзовый музыкант! (смеется) Я прямо аплодировал. Из того, что сейчас идет мейнстримом, у меня мало что, честно говоря, возбуждает интерес. Даже когда заставляю себя это послушать, оно не проникает, я чувствую, что оно идет мимо, вообще. Ну, не мое потому что. Поэтому я мейнстрим - ну, так вот, по необходимости, просто, о чем речь, понять. Так вот, своим желанием, я это не слушаю.

- А если слушаешь, то что? Какую-то музыку, которая созвучна твоему собственному творчеству?

- Конечно, то, что созвучно моему творчеству. Это и многие американские интересные люди, которые мне всегда были интересны и до сих пор продолжают оставаться в поле зрения. Из наших тоже я иногда с удовольствием слушаю. «Отава Ё» мне нравится. Отличный просто проект, шикарный. Растеряев мне нравится. Ну, прямо радуешься, что появляются такие персонажи. Очень крепко все, убедительно, очень целостно. Хорошая позиция такая, ясная. Вот это мне нравится, это я могу слушать. Иногда прямо специально ищу, послушать, а чего у них там новенького. Нет, ну, бывает, бывает, я не скажу, что прямо все плохо. И мои друзья-знакомые иногда выплескивают чего-нибудь. Семья Смирновых, Ваня Смирнов-младший занял место отца, Миша Смирнов. Они тоже выдают интересную музыку. Вот. Да много кто, на самом деле. Я даже затрудняюсь сейчас так всех перечислить.

- А шанс-то еще, что где-нибудь, на какой-нибудь юбилейный концерт «Грассмейстер» соберется, где-то еще выступит, есть?

- Есть шанс такой. Есть такой шанс. Шанс всегда есть.

- Ну, давай будем надеяться, что коли шанс есть, то рано или поздно ты с ребятами этим шансом воспользуешься. Андрей, благодарю тебя за эту, очень интересную беседу. Во-первых, было очень много и для меня нового, просто было любопытно, и музыка была хорошая. Еще одну песню мы сейчас обязательно послушаем. Она будет называться «Доволен я малым». Спасибо!

- Спасибо и тебе тоже, за то, что, так сказать, душу раздербенил. (смеются)